Мао Цзэдун - Александр Панцов

В итоге борьба пограничного района, по словам Мао Цзэдуна, «приняла почти полностью военный характер, поэтому и партия и массы должны [были] во что бы то ни стало военизироваться… Война прочно вошла в быт района». Единственным источником выживания, таким образом, стал террор. «С нынешнего момента нашей основной стратегией борьбы в деревне является:…истребление дичжу и лешэнь, а также их приспешников без малейшего снисхождения, устрашение богатых крестьян методами красного террора для того, чтобы они не поддерживали класс дичжу», — писал Мао. Для осуществления террора в срочном порядке создавались специальные «красные истребительные отряды» из «самых смелых» бойцов, которые совершали ночные партизанские рейды по деревням158. Все это, конечно, с энтузиазмом приветствовалось красноармейцами, большая часть которых состояла из агрессивных люмпенов, пауперов и хакка. «Эти пролетарии проявляют на фронте особенно высокий боевой дух, — расхваливал их Мао в своем докладе. — …Избавиться от имеющихся сейчас в армии бездомных пролетариев никак нельзя»159. Особенно отважно сражались хакка, которые вообще были воинственными людьми.

В результате военизации жизни района Красная армия к концу лета начала даже одерживать небольшие победы над отдельными гоминьдановскими войсками. Особенно впечатляющей была битва к северо-западу от Цыпина, на перевале Хуанъян, в которой красноармейцы разгромили один из полков 8-го корпуса НРА. Мао был восхищен. Глядя на вечнозеленые горы, он с восторгом слагал новые вирши:

Но радовался он слишком рано. Несмотря на террор, вопрос с продовольствием все еще стоял остро. Красноармейцы питались в основном тыквой, рис считался деликатесом, а больше вообще ничего нельзя было достать. Привыкшие к острым блюдам, южане очень страдали. «Капиталистов власть свергаем, брюхо тыквой набиваем!» — недовольно ворчали бойцы. От такой еды у многих возникали проблемы с желудком. Сам Мао, по словам его дочери, мучился запорами. Он совершенно не терпел пресной пищи, а обожаемого им красного перца не было. Спасали его только теплые мыльные клизмы, которые ставила ему Хэ Цзычжэнь161.

Тотальная антикрестьянская политика в конце концов привела к глубокому кризису. Попытка внедрить в китайское общество «военный коммунизм» изолировала к концу осени корпус Мао, поставив его в оппозицию большинству населения. Понял ли сам Мао Цзэдун, что случилось? Да, конечно. Но пересматривать свои экстремистские воззрения не захотел. Им по-прежнему двигал огромный заряд энергии. Цель и романтика борьбы ослепляли, огромная воля заставляла идти напролом, а вера в могущество диктатуры не давала свернуть с пути. Трудности, с которыми приходилось сталкиваться, лишь укрепляли его в решимости довести все задуманное им до конца. Любой ценой.

Давно он уже чувствовал свою исключительность и непогрешимость. Но разве не имел он на то оснований — крестьянский сын из хунаньского захолустья, так много сумевший добиться в жизни? Ведь он смог не только выбиться в люди, но и заставить себя уважать и бояться многих из тех, кого сам считал выдающимися сынами нации! Как же было ему не верить себе?

Уходить из Цзингана он не хотел. Этот район действительно являлся самым удобным в стратегическом плане, ибо со всех сторон его окружали большие крутые горы, а своими дорогами он был связан с двумя провинциями — Хунанью и Цзянси. Здесь на самом деле можно было успешно и долго обороняться, совершенно не опасаясь вражеского окружения. В любом другом месте, думал Мао, «на тигра [то есть 4-й корпус] сможет напасть даже собака»162.

И все же в конце концов ему пришлось покинуть этот район. В начале декабря 1928 года экономические ресурсы Цзингана оказались на грани полного истощения. Прибывшие туда в начале декабря солдаты 5-го корпуса Красной армии, сформированного за несколько месяцев до того из восставших бойцов 1-го полка 5-й отдельной дивизии войск ГМД, были поражены тем, что увидели. Командир 5-го корпуса Пэн Дэхуай вспоминал: «В то время бойцы 4-го корпуса Красной армии были одеты по-летнему и носили соломенные сандалии. У них не было зимнего обмундирования, не было соли. Не был решен и вопрос о выдаче каждому бойцу суточных по три фэня [медная монета] на пропитание»163. Из 18 тысяч солдат, бывших у Мао в подчинении в мае 1928 года, к началу 1929 года осталось не более 6 тысяч. Таков был итог его пребывания в горах Цзинган. И ему, и Чжу Дэ, и Пэн Дэхуаю стало ясно, что, только покинув эту разоренную местность и начав грабежи в новых районах, «можно было выйти из затруднительного положения»164.

В начале января 1929 года Мао и Чжу Дэ приняли, наконец, решение перебазироваться в южную часть провинции Цзянси, на границу с Фуцзянью. И хотя Мао считал новый район «захолустьем», он не мог, конечно, не учитывать тот факт, что пограничная область Цзянси — Фуцзянь сулила коммунистам большие преимущества: это была территория, наиболее густо населенная пришлыми людьми. В Китае ее даже именовали «страна хакка». Там, в лесных горных районах с благоприятным мягким климатом, вдали от находившихся под контролем Гоминьдана промышленных центров, корпус Мао имел все шансы на создание прочной опорной базы. Большинство местных неимущих хакка с симпатией относились к коммунистической революции. А многие из них даже рассматривали Красную армию как некий родственный клан.

14 января войска Чжу Дэ и Мао численностью чуть более трех тысяч шестисот человек двинулись из Цзингана на юг165. Настроение было подавленное, солдаты измучены. Ни для кого не являлось секретом, что цзинганский эксперимент привел к поражению. Сам Мао в письме в ЦК признал это166. На старой базе остались только пять рот 5-го корпуса Пэн Дэхуая, переформированные в 30-й полк 4-го корпуса, раненые и больные солдаты 4-го корпуса, а также войска Юань Вэньцая и Ван Цзо. Общее командование оставшимися войсками было возложено на Пэн Дэхуая, назначенного заместителем командира 4-го корпуса. Интересно, что за несколько дней до выхода войск Мао и Чжу из района Цзинган, во время торжественного митинга, посвященного соединению 4-го и 5-го корпусов, произошло одно неприятное событие, которое многим тогда показалось дурным предзнаменованием. Наспех сколоченная для собрания трибуна оказалась непрочной и рухнула, когда на нее взобрались Мао, Чжу Дэ и другие вожди. Люди ахнули, но Чжу Дэ постарался, как мог, успокоить собравшихся:

— Не волнуйтесь! Если упадем, то встанем! Давайте починим трибуну167.

Собрание было продолжено, но неприятное чувство долго еще не покидало солдат. Впереди их ждали новые испытания, а тут как назло такое невезение!