Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Пока Долгоруков, путешествуя верхом «калмыцким манером», наводил порядок и принимал в подданство «ханов и салтанов», подал о себе весть и шах Тахмасп. Сначала объявился его посланец — Хулеф Мирза Мухаммед Кафи, который прибыл в Решт в марте 1726 года и потребовал отпустить к шахскому двору бывшего посла Измаил-бека. Последний возвращаться «к целованию стоп» повелителя категорически не желал («…ибо живу быть мне не можно») и в беседе с генералом Левашовым настаивал: пусть сначала шах ратифицирует привезенный им договор — «тогда умереть уже не отрекуся».

Беседы ни к чему не привели. Матюшкин «усмотрел из вышереченных от корчи баши писем, також и из шаховых указов, пишут пустые отповеди»: «Хотя оные уже сами себя видят в конечном падении, но непреодолимая их гордость и состояние ни до какого порядку не допущает. И присылка и приезд помянутого Мирза Кафия токмо чтоб как возможно выманить посла Исмаил бека и живота лишить и данные ему в посольство указы и протчие письма обобрать и от всего отперетца». Левашов же не только сообщил Макарову, но и осмелился довести до Коллегии иностранных дел свои опасения: хотя бунта и нет, но «развраты и суеверные обнадеживании приближением своим карчи баши чинит».

Указ императрицы разрешал уступить шаху не занятые русскими войсками Мазандеран и Астрабад. Однако освоившийся на Востоке Левашов призывал Матюшкина (указывать более высокому начальству он еще не смел), несмотря на инструкции из Петербурга, на переговорах ни в коем случае не вести разговор об уступке каких-либо территорий «от Дербеня до Астрабада». По мнению Левашова, здешний народ «к бунтам развратен и склонен, и неискоренимая всегда ребелия быть может под таким разглашениям, что ныне по желанию их исполнилось»; то есть генерал не верил в лояльность новых подданных и полагал, что уступки вызовут еще большие требования.

Мирза Кафи уехал ни с чем в сопровождении Семена Аврамова. В июле шахский корчибаши Мухаммед Реза прислал на имя «верховного визиря» Г.И. Головкина письмо, содержавшее не только упреки в учиненном «разорении гилянским и протчим провинциям», но и обещания прислать посла. Однако в ноябре с участием царя Вахтанга начались переговоры с тем же Мирзой Кафи, явившимся от имени корчибаши. Посланец заявил, что Тахмаспу не были известны условия договора, заключенного Исмаил-беком в 1723 году, так как посол к нему не возвратился. Левашов — в который раз — внушал, что Россия начала военные действия из-за смут в Иране, выступила против общих врагов, а если бы каспийское побережье не было занято русскими войсками, им овладели бы турки, так как шах не мог им воспрепятствовать; поэтому «пристойнее оным провинциям быть в приятельских руках, от которого всегда можно пользы ожидать». Он же терпеливо напоминал о письмах Головкина к рештскому везиру и миссии резидента Мещерского (тот вручил шахским министрам всю информацию о договоре, но был неподобающим образом отослан). Предусмотрительный генерал выдал три рубля 58 копеек подпрапорщику Рештского полка Сергею Телешову и его сослуживцу, фурьеру Юрию Михайлову: служивым надлежало «с посланниковыми людьми иметь обхождение, с ними пить для выведывания всяких ведомостей».

Затем Вахтанг встретился и с самим вельможей. Корчибаши согласился с доводами Вахтанга, обещал оказать влияние на шаха и воспрепятствовать проведению конференции с турками, подготавливаемой при дворе Тахмаспа, но «требовал «в случае нужды протекции» для себя. По мнению царя, «он, корчи баша, ко древней ко мне отца своего дружбе зело показал себя склонна и дал… клятвенное обещание, чтоб как возможно о показанном стараться».

В итоге посланник и переводчик, «казанской слобоцкой татарин Абдул Шигаев», отбыли с грамотами к пребывавшему где-то «за Астрабадом» шаху. Туда же отправились и представители Вахтанга с письмами, в которых шаху давался совет прибыть в Гилян для заключения договора или прислать своего посла. После этого связь с Тахмаспом прервалась — на российские «дружеские требования» ответа не последовало. 23 декабря 1726 года Долгоруков доложил А.В. Макарову, что шах со своими сторонниками («всего три тысячи с мужиками») обретается в провинции Мазандеран, а его войско под командой двадцатилетнего корчибаши было вновь разгромлено афганцами.

Вахтанг надеялся на успех переговоров, тем более что в полученном им от шаха письме говорилось о желании заключить союз с Россией и отмечалась его роль: «…тому назад года два или три не имели такого верного человека, который бы мог между нами обоими государи дружбу и союз утвердить, ныне же о прибытии вашего высочества… нам донесено». В марте

1727 года в деревне Куч-Испогань недалеко от Решта состоялись встречи Левашова с бывшим корчибаши, а ныне спасаларом (главнокомандующим) Мухаммедом Резой; картлийский царь принимал в них участие в качестве «медиатора» (посредника). Левашов просил утвердить Петербургский до говор 1723 года, а спасалар отвечал, что во владении шаха «земель и мест не оставалось» и ратификация возможна лишь после того, как Тахмасп получит помощь в борьбе с Эшрефом, освободит от афганцев территорию Ирана и утвердится на престоле.

После долгих переговоров Мухаммед Реза согласился на присоединение Россией прикаспийских провинций с условием возвращения Мазандерана, Астрабада и Лагиджана в Гиляне. Однако до подписания соглашения дело не дошло. Левашов стал затягивать время, упрекал персидского военачальника в подстрекательстве гилянцев к борьбе против России, и в результате переговоры были прерваны. В апреле 1727 года Вахтанг известил обо всем Г.И. Головкина и П.А. Толстого, обвинив Левашова в срыве переговоров; тот же ссылался на изменение обстановки и новые указания русского правительства.

Подробно рассмотревший этот вопрос Г.Г. Пайчадзе объяснил неудачный исход переговоров «натянутыми отношениями» Вахтанга VI и Левашова, который «был противником каких-либо территориальных уступок Тахмаспу», «проявлял излишнюю подозрительность» и «с недоверием относился к деятельности Вахтанга VI и вообще грузин». Похоже, что так оно и было: Верховный тайный совет поначалу вообще не собирался предоставлять Вахтангу полномочий на переговорах, поскольку он «первее всего пожелает получить себе Грузию». Инструкция Долгорукову не предусматривала защиту интересов грузинского государя (который в беседах с шахскими дипломатами ставил вопрос об освобождении Грузии от турок и возвращении ему картлийского престола) и санкционировала только те действия Вахтанга, которые совпадали с «интересами ея императорского величества». Левашов вскрывал почту Вахтанга, а Семен Аврамов подозревал людей царя в сокрытии от него информации.

Но этот же исследователь указал и на более существенные причины дипломатической неудачи — изменение политического курса российского правительства. Потерпевшие поражение турки начали переговоры с Эшрефом, и перспектива турецко-афганского альянса казалась в Москве реальной угрозой, противовесом которой не мог служить союз с бессильным шахом. Еще в январе 1727 года П.А. Толстой предложил «учинить сношение с Ешрефом». 20 февраля Верховный тайный совет известил Долгорукова, что в Европе может начаться война «против цесаря и Гишпании, против нас или всех вдруг», и поручил ему «персицкую войну как наискорее возможно к надежному и безопасному окончанию привесть». Для этого следовало не допустить «примирения» и союза турок с Эшрефом и предложить последнему начать переговоры. В этих условиях дальнейшие отношения с безвластным шахом Тахмаспом казались излишними, и генералу давалось право в случае необходимости прервать их: «…что до Тахмаспа принадлежит, то мало по слабому его состоянию о том уважать надлежит».