Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Новый векиль вместе с шахом и находившимся при нем Аврамове двинулся покорять соседний Хорасан, где воевали друг с другом владетель Туна Мелик-Махмуд и Надир. Последний был разбит Мелик-Махмудом, бежал и в конце концов примкнул со своим пятитысячным отрядом к Мухаммед-хану, назначенному губернатором Хорасана. Довольный шах ему «ранг переменил» и назвал Тахмасп Кули-ханом — «рабом Тахмаспа». Объединив силы, Фетх Али-хан и Надир выступили против Мелик-Махмуда, владевшего Мешхедом, и осенью того же года осадили город. Надир быстро разобрался в том, кто являлся его главным соперником, и перед шахом уличил его в переписке с Мелик-Махмудом. «…приказал ево шах Тахмас Кулы-хану взять под караул; потом фаворитов ево взял под караул и пожитки отписали… того ж числа в вечеру Фатали хану голову отрубили», — поведал об этом перевороте Семен Аврамов.

Вскоре с помощью измены Надир овладел священным городом шиитов Мешхедом и казнил Мелик-Махмуда. В качестве шахского военачальника-корчибаши он успешно подавлял восстания курдов и туркмен, подчинил Астрабад и Мазандеран.

В это же время постоянно находившийся при шахе Аврамов пытался убедить его в необходимости подписать договор с Россией и находиться с ней в дружбе. Однако последний представитель славной династии, исполненный сознания собственного величия, на деле являлся игрушкой в руках окружавших его вельмож и больше всего интересовался не самыми достойными его положения развлечениями. Аврамов поведал, как во время осады Мешхеда «потребовал шах у грузинца князя Усейн Кули-бека чихирю, который сказал, что чихирю не имеетца. Шах приказал сыскать, и помянутой князь сказал: имеетца де чихирь у российского посланника, да не дает. И за то шах, осердяся, послал, чтобы мою голову принести. Потом сам с грузинцами пришел и велел россиян всех рубить и грабить, которых гренадеров саблями порубили. Потом прибежал куллар-агасы, шаху в ноги, и доносил: что ваше величество изволите делать? Шах ему говорить не велел, — знаю де, что хочешь говорить, я де пришел посла к себе звать; и потом меня вытащили из палатки босова и в одной рубашке».

«В гостях» испуганный резидент пал «шаху в ноги и просил милосердия»: «Шах сказал: бойся де ты меня. Я говорил: как вашего величества не боятца? Когда де боишся, для чего чихирю не прислал? И как пришли к палатам, осмотрясь шах, что весь в грязи, понеже идучи дорогою в канал упал, и сказал: весь де я от тебя вымарался; и приказал другое платье принести. Потом сказал мне, вели де и ты себе другое платье прислати (а думал, что и вымарался) и чихирю». На пиру подобревший государь «приказал музыкантам играть на балалайке и сам в ладоши бил и других заставлял», а «разговоры шах имел все блудные и про грех содомской», потом стал сетовать на свою горькую участь: «…от тебя де да от Измаил-бека мое государство пропало, от чего я пришол в великой ужас». Аврамов попытался было привести политические аргументы, но такая беседа была Тахмаспу не под силу: «Шах говорил, полно де о деле говорить… станем веселитца, приказал играть музыкам и сам чихирь подносил и закуску, резал яблоки да подавал; а как бутылка с чихирем опросталась, спросил шах меня, есть ли де еще чихир; я сказал, что есть; послать велел налить еще; бутыль была больше четверти. Еще спросил, много ли де бутылок чихирю у тебя имеется?»

Избежав царственного гнева, резидент приобрел доверие шаха — в том смысле, что стал производителем «разных водок» и поставщиком двора по части горячительных напитков: «Приходили ко мне от шаха за водкою, с которыми отослана бутыль», «Отпущены к шаху вотки три бутылки» — такие записи часто встречаются в его «журнале». Задержка очередной «посылки» была чревата политическими осложнениями: однажды декабрьской полночью 1728 года «приходил ко мне рекинторбаши, с которым было человек с дватцать, и сам был пьян, которого на двор ко мне не пустили, и помянутый рекинтор говорил с криком: шахово де величество гневаетца, приказал де прислать водки, от чего я пришол в великой страх: не так же бы учинил, как под Машатью (Мешхедом. — И.К.) — за чихирь велел голову отсечь».

Именно по этой важной причине посланника долгое время не отпускали, о чем он узнал от одного из придворных: «…был у меня мигмандар-баши, которому я говорил, зачем меня еще держат? Мигмандар-баши говорил, слышал де, что шах водки еще требует, и как де еще водки изготовит, потом де отпущу». Реальная же власть постепенно переходила в руки Тахмасп Кули-хана, а он считал какие-либо уступки русским излишними. В январе 1727 года грузинский князь, состоявший в свите шаха Тахмаспа, рассказал Аврамову: «…вчерашнего де числа ночью у шаха был консилиум о вашем деле, на что де Тахмас Кулы-хан сказал: хто де таковы русские, и прикажи де мне, я де пошед всех их вырублю».

Пока шах развлекался («…всегда де пьян, и никто не смеет ни о чем доложить», — жаловался Аврамову шахский михмандарбаши), осмелевший Надир рассылал от его имени указы, брал знатных придворных «за караул», ссылал и конфисковывал их имущество, заменял лиц «шаховой стороны» на своих людей. В октябре 1727 года шах устроил настоящий бунт против незваного опекуна, но тот быстро отреагировал: «…пришед с войском и немалою артиллерию, шахово войско разбил и самово шаха в полон взял, и шах ночью тайным образом, взявши рукомойник якобы для управления, убежал пеш с милю, и Тахмас де Кулы-хан вскоре хватился, пеш за шахом погнался один, и как шаха нагнал, шах с великой печали едва сам себя ножом не убил, ежели бы не отнял. Потом де Тахмас Кулы-хан, взявши шаха, посадя на самую худую клячу, под крепким караулом послал в Машать, оставя при шахе двух малых хлопцов, а протчих… всех из Хорасанской губернии выгнал».

Летом 1728 года, отправляясь в поход на Герат, Надир на просьбу Аврамова отпустить его ответил: «Я де тебе всю правду скажу, зачем ты задержан… идем де мы на пятьдесят тысяч авганцов абдалинцов и, ежели учинимся победителями, тогда тебя как проповедника и всему делу самовидца отпустим, а по прибытии скажи нашим братьям русским, чтоб садилися в суда и отъезжали, а ежели мы побеждены будем, то ведай, что персидскому государству кончина, и тогда ты о себе сам помышляй, о чем де при тебе же брату моему приказываю, чтоб тебя не держать… Потом, опомятуяся и спохватяся, говорил, воистинну де русские нам приятели и за что де ссоритца, а Гилянь лет с триста была за нашими государями, а ныне несколько лет пускай будет за русскими».

Только в январе 1729 года Аврамов получил наконец отпуск и отправился с иранским послом в Россию. От имени шаха он доставил Левашову «аки солнце сияющий халат», «платье монаршеское» и письмо с высокой оценкой своей высокополезной деятельности «при стреме нашего высокощастия». Пока шел обмен любезностями, Тахмасп Кули-хан совершил второй поход на Герат, посадил там шахского наместника, после чего двинулся на Исфахан. По пути он выиграл два тяжелых сражения с Эшрефом у реки Михмандуст, а затем разгромил афганцев недалеко от столицы. Шахские войска вступили в город, оставленный побежденными без боя. Эшреф продолжал сопротивляться, но, потерпев окончательное поражение под Ширазом, бежал в Белуджистан, где в начале следующего года был убит одним из местных вождей.

В январе 1730 года русский агент, «султанеец Касым вали», рассказал в канцелярии Левашова о «троумфальном» въезде шаха в Исфахан. Вернувшийся из Тебриза другой проверенный шпион, Алмомет Акбердиев, доложил о «конфузии» турок и о зверствах янычар, «оклеветая жителей тевризских» в измене; в турецких владениях носились «эха» то о скором прибытии султанского войска из Багдада, то о появлении иранского посла с предложением мира.