Шардик - Ричард Адамс

Спутанная трава и бурьян стояли по пояс. «Летом здесь, должно быть, заросли почти непроходимые, — подумал Кельдерек, — настоящая чаща». Всего через несколько шагов он споткнулся о какой-то твердый предмет и нагнулся, чтобы его поднять. Это оказался меч, местами изъеденный ржавчиной почти насквозь, с изящной рукоятью, украшенной почерневшей серебряной инкрустацией в виде узора из цветов и листьев: меч аристократа. Гадая, откуда он здесь взялся, Кельдерек лениво рубанул мечом по траве. Клинок переломился у основания, как сухая корка, и улетел в крапиву. Кельдерек швырнул рукоять следом и двинулся дальше.

Обрыв оврага вблизи оказался даже круче, чем выглядел издали: почти отвесным. Зловещее что-то чудилось в атмосфере этого места, невозделанного и бесплодного посреди изобильной равнины. И что-то странное слышалось в шуме легкого ветерка в листве: прерывистые низкие стоны, подобные стонам зимнего ветра в огромном дымоходе, но тихие, словно приглушенные расстоянием. Теперь затуманенному усталостью воображению Кельдерека края расселины представились краями глубокой ножевой раны. Он приблизился к самому обрыву и посмотрел вниз.

Под ним простирались верхние ветви деревьев, растущих ниже по склону. Блеск листвы, гудение и мелькание насекомых. Две огромные бабочки, только что проснувшиеся после зимы, махали кроваво-красными крыльями на уровне его пояса. Взгляд Кельдерека медленно проскользил по макушкам древесных крон и вернулся к крутому склону под ногами. Дунул ветер, ветви шевельнулись, и Кельдерек вдруг в страхе отпрянул назад — словно человек, внезапно понявший, что улыбчивый незнакомец, с которым он разговаривает, на самом деле безумец, собирающийся напасть на него и убить. Судорожно цепляясь за кусты, он напряженно вгляделся в расселину.

Под деревьями не было ничего, кроме темноты: темноты пещеры, темноты стоячего воздуха, населенного слабыми, гулкими звуками. За комлями нижних деревьев голая каменистая земля круто уходила вниз, сначала в сумрак, потом в густую черноту. Звуки, доносившиеся до него, были эхом, похожим на колодезное, но многократно умноженным в полете из невообразимой глубины. В холодном воздухе слышался слабый тошнотворный запах — не смрад гниения и разложения, а скорее запах вековой пустоты, где нет ни жизни, ни смерти, некой бездонной пропасти, куда с начала времен не ступала ничья нога, не проникал ни единый луч света. Зачарованный ужасом, Кельдерек распластался на животе, нашарил поблизости камень и швырнул вниз между ветвями. В тот же миг в памяти у него всплыло смутное воспоминание: ночь, страх и тяжкая поступь неведомой судьбы в темноте. Но столь велик был ужас, владевший сейчас Кельдереком, что воспоминание улетучилось, как сон, так и не прояснившись. Камень прошелестел в листве, ударился о ветку — и все, больше не раздалось ни звука. Мягкая почва? Сухие листья? Он бросил еще один камень, целясь в середину расселины, — и опять не услышал звука падения.

Шардик… где он? Кельдерек пристально всмотрелся в сумрак, ища хоть какое-нибудь подобие уступа на обрывистом склоне; ладони у него вспотели, ступни закололо от леденящего страха перед провалом, зияющим под ним.

Неожиданно, в порыве молитвы и отчаяния, он возопил:

— Шардик! Владыка Шардик!

А в следующий миг, казалось, все зловещие призраки и ночные духи, заточенные там в кромешном мраке, разом вырвались на волю и набросились на него. Их отвратительные вопли не были эхом, ибо не имели ничего общего с голосом Кельдерека. То были голоса горячечного бреда, буйного безумия, самого ада. Низкие и одновременно невыносимо пронзительные; далекие и одновременно мучительно режущие слух, давящие на глазные яблоки, забивающие легкие, как удушливая пыль, — они дышали гнусным, дьявольским злорадством обитателей проклятой вечности, которые терпят жестокие муки от одного вида друг друга во мраке. Сдавленно всхлипывая, прикрывая голову руками, Кельдерек отполз назад и заткнул уши. Мало-помалу жуткие звуки стихли, обычные ощущения и восприятия вернулись к нему, и, постепенно успокоившись, он погрузился в глубокий сон.

Много часов он крепко спал, не чувствуя, как припекает весеннее солнце, как по лицу и рукам ползают мухи. Таинственные глубинные силы, которые во сне оживают в темных недрах сознания, поднимаются в сумеречные области, где притягивают и поглощают образы реальности, а потом всплывают пузырями сновидений, — бесплотные, невесомые и бесформенные силы эти не вызвали в Кельдереке ни малейшего телесного движения, пока следовали своими путями во вселенной, заключенной в отдельно взятом черепе. Пробудившись спустя долгое время, он сначала увидел свет дня, уже вечереющего, а чуть погодя услышал беспорядочные человеческие крики, отдаленно напоминающие ужасные голоса, что нагнали на него лютого страха утром. Но то ли потому, что теперь он лежал не над пропастью, то ли потому, что не сам он собственным воплем породил этот сумбурный шум, — на сей раз он просто встревожился, а не испугался до беспамятства. То были крики живых людей, отзывавшиеся обычным эхом. Кельдерек осторожно привстал и огляделся. Слева от него, на южном конце оврага, где утром скрылся Шардик, трое или четверо мужчин, лихорадочно выбравшись из зарослей, пустились прочь со всех ног. Низкорослые лохматые мужики, вооруженные копьями и явно охваченные ужасом. Пока Кельдерек смотрел, один из них бросил копье на землю, а другой споткнулся, упал врастяжку, поднялся на колени… В следующий миг кусты на краю расселины резко раздвинулись, и появился Шардик.

Подобно тому как матерая корова, разлученная со своим теленком, с яростным ревом проламывает ограду загона, с тяжелым топотом несется по деревне, в горе и гневе от причиненного ей зла, и в бешенстве прошибает глиняную стену хижины, чьи обитатели внезапно узревают перед собой гротескный источник страха и разрушения в виде рогатой головы и плеч, — так же и Шардик проломился сквозь кусты и бурьян на краю расселины, на миг остановился, злобно рыча, а потом бросился вперед и одним ударом лапы убил стоящего на коленях мужчину, тот даже вскрикнуть не успел. Уже в следующее мгновение он повернулся и двинулся по краю оврага к месту, где лежал Кельдерек. Кельдерек распластался в высокой траве и затаил дыхание, когда медведь проходил мимо меньше чем в полудюжине локтей от него. Он услышал дыхание зверя — сдавленные булькающие хрипы, какие издает раненый, судорожно хватающий ртом воздух, — и выглянул из травы сразу, как только осмелился. Шардик тяжело брел прочь; на шее у него зияла свежая рана, глубокая рваная дыра, сочащаяся кровью.

Кельдерек бегом бросился к мужчинам, стоявшим у тела своего мертвого товарища. Заметив незнакомца, они подобрали свои копья и повернулись к нему, быстро переговариваясь на грубом диалекте бекланского.

— Что вы наделали? — проорал Кельдерек. — Клянусь богом, я сожгу вас заживо!

Потрясая мечом, он шагнул к ближайшему мужику. Тот попятился, наставляя на него копье:

— Не подходите, господин! Иначе нам придется…

— Ну так и убей его, чего медлить-то, — сказал другой.

— Нет, не надо, — торопливо вмешался третий. — Он ведь не спускался в Избоину. А после всего случившегося…

— Где ваш чертов предводитель… священник, жрец, или как он там себя называет? — прокричал Кельдерек. — Старик в синем плаще. Он подстрекнул вас к нападению. А я ему доверился, вероломному лжецу! Клянусь, все деревни в вашей проклятой долине будут сожжены дотла… Где этот негодяй?