Рассвет костяной волшебницы - Кэтрин Парди

дать отпор матери и положить конец ее темному правлению.

Она поднимает посох и шагает к Бастьену. Он уже поднялся на колени, но еще не до конца пришел в себя. И не готов с ней сражаться.

Зато я готова.

Не обращая внимания на боль от сломанных ребер и кровоточащей руки, я бросаюсь наперерез к Одиве. Мы словно два сгустка силы, которые вот-вот столкнутся.

Она несется на меня с посохом так, словно собирается насадить меня на него. Но я хватаю его конец и выворачиваю. Не ожидая такого маневра, она отпускает одну руку, и я резко надавливаю на свой конец, отчего второй с громким треском ударяет мать по подбородку. Она потрясенно отступает назад. Не давая ей времени прийти в себя, я срываю с ее шеи ожерелье с тремя нитями, с зубами, когтями и подвесками. Затем ее эполеты из перьев и костей. А следом корону из черепа и позвонков. И отбрасываю их за скопление валунов, чтобы мать не могла достать. Кости благодати медведя-альбиноса, ската-хвостокола, филина, гигантской вечерницы и асписовой гадюки больше не помогают ей.

В ее черных глазах плещется ярость.

– Ты жалкая, гнусная девчонка.

Нельзя забирать кости Леуррессы без ее согласия. Это считается преступлением. Но я поступила с ней так же, как она с Сабиной, украв у той череп саламандры.

Мать снова хватается за нож, но она лишилась скорости и силы. Поэтому я с легкостью обхватываю ее запястье и выдергиваю лезвие. А затем приставляю острый кончик клинка к основанию ее шеи. На ее шее бешено пульсирует жилка. И она осторожно втягивает воздух через нос.

– Я привела тебя в этот мир, Аилесса. И вот как ты благодаришь меня за это?

Я усмехаюсь:

– А за что мне тебя благодарить? За то, что ты лицемерно изгнала меня из этого мира? За то, что тебя должна опасаться собственная famille и любой Освобожденный, ходивший по этой земле? Это нужно остановить, мама. Тебя… тебя нужно остановить.

Нож подрагивает в руке. Я никогда не убивала человека, но мне предстоит сделать это сейчас. Конечно, эта смерть благословлена Эларой, но все равно я чувствую себя ужасно. Мать сейчас беззащитна. Без внушительных костей благодати она кажется маленькой и худой. А еще моложе своих лет. Легко представить, что она когда-то была неопытной Леуррессой, которая никогда не играла на костяной флейте, не заманивала мужчину на мост в лесу, не забеременела от того, кого пришлось убить своими руками, не повстречала другого мужчину, в которого влюбилась без памяти, и не теряла его, лишаясь надежды устроить с ним свою жизнь.

– Не пятнай свою душу моей смертью, – говорит она, но ее голос больше напоминает ужасное карканье. – Будь лучше меня, Аилесса. Вряд ли ты желаешь ощутить то, что пережила я.

Мой внимательный взгляд улавливает блестящие слезы на ее лице. Она манипулирует мной. И я это знаю. Так почему же так ноет сердце, сдавило горло, а перед глазами все расплывается от нахлынувших эмоций?

– Я так сильно любила тебя, – шепчу я.

Слеза скатывается по ее щеке, но быстро смешивается с каплями дождя.

– Знаю.

Я опускаю плечи и, вздохнув, убираю нож. Он безвольно висит у меня в руке.

– Уходи. Забирай Годарта, и убирайтесь из Южной Галлы и подальше от Леурресс навсегда. По крайней мере, ты сможешь провести жизнь рядом со своим любимым.

Я начинаю отворачиваться от нее. Она больше не сможет навредить мне или моим друзьям.

– Аилесса! – предупреждающе кричит Бастьен.

Шестое чувство расползается мурашками по телу. Я оглядываюсь назад и вижу, как Одива выхватывает нож из спрятанных на спине ножен. Из ее глаз все еще льются слезы, но теперь они вызваны яростью.

Она кидается на меня. Но я быстрее. И за мгновение до того, как ее клинок пронзит мое тело, я вонзаю нож в основание ее горла.

Ее глаза распахиваются от испуга. Хватка ослабевает, и нож выпадает из пальцев. Она падает на колени и пытается что-то сказать. Но из горла вырывается лишь ужасающий рваный хрип. Я перерезала ей трахею. И артерию.

Алая кровь стекает по ее шее. Она задыхается, давится собственной кровью. Но продолжает сверлить меня удивленно-яростным взглядом, даже распластавшись на песке.

Я с разинутым ртом смотрю на нее и не понимаю, что делать. Мать корчится и хрипит у моих ног, а мой нож все еще торчит из ее шеи. Рана, без сомнений, смертельная, но может пройти еще несколько минут, прежде чем она умрет.

Бастьен подбегает ко мне. А я, сдерживая подступающие рыдания, смотрю на захлебывающуюся своей кровью мать. И понимаю, что не хочу, чтобы она так мучилась.

– Прекрати это, – еле слышно прошу я.

Подойдя к Одиве, Бастьен медленно опускается на колени. Заостренный конец ножа его отца замирает напротив ее сердца. Простая рукоять подрагивает в его руке. Мать с отчаянием смотрит на него, содрогаясь все сильнее. А Бастьен смотрит на меня, ожидая разрешения. Горячие слезы струятся по моему лицу. И я киваю.

Нож уверенно и быстро пронзает грудь матери. Ее тело выгибается в последней судороге. На лице застывает отсутствующее выражение. Тело замирает. А голова свешивается набок.

Я прикрываю рот рукой и качаю головой снова и снова.

– Аилесса… – Глаза Бастьена наполнены сожалением.

Он подходит ко мне и, крепко прижав к себе, целует в макушку.

Боль пронзает сломанные ребра и лишает последних сил. Теперь Бастьен поддерживает меня, как я держала его в море. Он гладит мокрые от дождя волосы и шепчет слова утешения. Возможно, он не так представлял себе празднование свершившейся мести, но от этого его нежные объятия кажутся еще более важными.

Мои чуткие уши улавливают звук дыхания другого человека. Тяжелого дыхания. А от шестого чувства по позвоночнику медленно расползаются мурашки. Которые тут же сменяются сильным покалыванием в пояснице. Я оборачиваюсь к месту сражения Каза и Годарта. Они тяжело ранены и истекают кровью.

Каз прижался к валуну и зажимает рукой колотую рану на боку. Годарт, хромая, подходит к нему, волоча меч по песку. Каз пытается подняться с валуна, но уже не может стоять без поддержки.

– Ему нужно помочь, – говорю я Бастьену и вытираю слезы.

Он кивает и наклоняется за ножом. Но не достает отцовский нож из груди Одивы, а поднимает ее упавший клинок. Я же подхватываю ее посох. Мы спешим к Казу, но до него еще метров пятнадцать, а Годарт уже в трех метрах от него.

Король стискивает челюсти. И вскидывает меч. Глаза Каза прикрыты, и