Жданов - Алексей Волынец

Выполняя указания Жданова, новый начальник Управления пропаганды и агитации Александров подготовил для заседания Секретариата ЦК ВКП(б) проект постановления «Об издании сборника стихов Ахматовой» из двух пунктов. В первом «за беспечность и легкомысленное отношение к своим обязанностям» объявлялся выговор директору издательства «Советский писатель» и директору его Ленинградского отделения, а также политредактору Главлита[13]. Вторым пунктом предлагалось «внести в ЦК ВКП(б) предложения об усилении политического контроля за выпускаемой в стране литературой». В таком виде постановление было представлено секретарям ЦК Жданову и Андрееву. Резолюция первого гласила: «За. Жданов». Но председатель Комиссии партийного контроля прореагировал жёстче: «По-моему, это решение недостаточно. Андреев». Вероятно, этот ныне абсолютно забытый человек с примечательно безликим именем Андрей Андреевич Андреев вспомнил, что дочь петербургского чиновника Аня Горенко писала богемные стихи как раз в то время, когда он, сын нищего смоленского крестьянина, работал посудомойкой в московском трактире.

В итоге в УПА дополнили проект постановления: «Отметить, что работники издательства… политредактор Главлита… допустили грубую ошибку, издав сборник идеологически вредных, религиозно-мистических стихов Ахматовой». Андреев вписал карандашом ещё один, очень короткий последний пункт: «Книгу стихов Ахматовой изъять». В 1914 году, когда у «царскосельской весёлой грешницы» вышла первая большая книга стихов о салонных томлениях изысканной барышни, подросток Андрей Андреев вкалывал на петербургской обувной фабрике «Скороход».

«Перо задело о верх экипажа. / Я поглядела в глаза его. / Томилось сердце, не зная даже…» — не зная, даже не задумываясь о тех миллионах полуголодных, остававшихся за бортом того экипажа. Позже Жданов совершенно справедливо в глазах большинства людей своего поколения назовёт эти стихи Ахматовой «поэзией десяти тысяч верхних старой дворянской России».

Впрочем, не стоит думать, что тут была какая-то вражда к стихам и поэтам или повышенное внимание конкретно к Ахматовой — данному постановлению оргбюро от 29 октября 1940 года предшествует постановление политбюро о проведении вечера, посвященного памяти Адама Мицкевича. Сама поэтесса отнюдь не была «запрещена» — в следующем году журнал «Ленинград» опубликует цикл её стихотворений. Изъять же в ноябре вышедший весной сборник Ахматовой просто не успели, так как его быстро раскупили обитатели столиц, Москвы и Ленинграда. Видимо, ещё и поэтому сообразительный товарищ Жданов не спешил включать пункт об «изъятии» в проект постановления.

Отметим, что ни до, ни после Сталина власть в России не уделяла такого пристального и постоянного внимания вопросам литературы и культуры вообще. Этому есть очень простое и чёткое объяснение. Не зря сам Сталин с горечью говорил, что в прошлом Россию «били за отсталость, за отсталость военную, за отсталость культурную». Культурная отсталость как причина неудач и поражений русской цивилизации не зря названа одной из первых. Стихи и фильмы тут по важности не уступали линкорам и танкам. Над преодолением этой культурной отсталости и бился «идеолог-практик» Жданов. Преодоление требовало от творческих личностей и напряжения, и самоограничения разнузданных талантов — ясно, что не всем творцам это нравилось. Но, вероятно, для развития страны и народа слезинками нервных поэтов и сексуально-раскрепощённых поэтесс можно пожертвовать? По крайней мере наш герой отвечал на этот вопрос утвердительно…

Сам Жданов своё мнение о литературе формулировал так: «Литература призвана не только к тому, чтобы идти на уровне требований народа, но более того, — она обязана развивать вкусы народа, поднимать выше его требования, обогащать его новыми идеями, вести народ вперёд».

В XX веке наряду с печатным словом «важнейшим из искусств» стало кино. И здесь Жданов тоже не остался в стороне. На XVIII съезде ВКП(б) 18 марта 1939 года в своём докладе он специально затронул вопросы кинематографа, необходимость его широкого использования для пропагандистской работы партии.

Между тем, при всех успехах советского киноискусства, само кинопроизводство оставляло желать лучшего. Летом 1940 года группа ведущих режиссёров — Александров, Трауберг, Ромм, Каплер, Эрмлер, Васильев — обратилась с письмом к Сталину: «Отношения между руководством и художниками советского кино достигли пределов невозможного. Руководство кинематографии не понимает, что за 22 года партия вырастила в советском кино кадры подлинных партийных и непартийных большевиков-художников. Вместо того чтобы во всей своей деятельности опираться на эти кадры, оно, руководство, отбрасывает их от себя, рассматривая художников кино как шайку мелкобуржуазных бездельников, как рвачей, как богему. В результате творческие работники перестали уважать своё руководство и доверять ему. Они считают руководство беспомощным, невежественным и зазнайским…» Сталин поручил разобраться с этим криком души наиболее маститых режиссёров страны Жданову, а также уже упоминавшемуся секретарю ЦК Андрею Андрееву и секретарю столичного горкома партии Александру Щербакову.

22 августа 1940 года политбюро приняло постановление о создании комиссии по предварительному просмотру и выпуску на экраны новых фильмов. Два дня спустя в состав этой комиссии по личной инициативе Сталина был включён Андрей Жданов. С лета 1934 года наш герой в составе ближнего круга вождя периодически участвовал в вечерних и ночных просмотрах фильмов в небольшом кинозале, возле старого Кремлёвского дворца. Когда в ноябре 1934 года Сталин впервые собирался смотреть только что вышедший фильм «Чапаев», он задержал начало показа, вызвав на просмотр новинки Андрея Жданова. Эти «частные» просмотры фактически определяли судьбу советского кинематографа.

Ситуация в руководстве сферой киноискусства была тогда непростой. Возглавлявший почти десятилетие советский кинематограф Борис Шумяцкий, член партии с 1903 года, близкий к антисталинской оппозиции, был арестован и расстрелян летом 1938 года. Желчный кинобомонд воспринял это известие не без удовлетворения. Режиссёр Михаил Ромм позднее вспоминал: «Ну, правда, когда Шумяцкого арестовали, было в Москве большое торжество. Очень его не любили, многие не любили. В "Метрополе" Барнет пьяный напился. Все ходили весёлые…» Режиссёр Борис Барнет отнюдь не был антисоветчиком, наоборот — профессиональный боксёр, он в начале Гражданской войны добровольцем ушёл в Красную армию, а в 1933 году его фильм «Окраина» стал не только одной из первых звуковых картин, но и заметной вехой советского кинематографа. Уже после Великой Отечественной войны Барнет снимет культовый «Подвиг разведчика» с Павлом Кадочниковым задолго до «бондианы», создавшей образ секретного агента-супермена.

Расстрелянного Шумяцкого сменил старший майор государственной безопасности (комдив, генерал — в армейской иерархии тех лет) Семён Дукельский. Кадровый чекист с 1919 года, он имел несчастье — или счастье — в 1937 году попасть в тяжёлую автокатастрофу, что позволило ему пережить самый опасный период. Получившего инвалидность чекиста поставили «на кино», где он отличился попыткой ввести казарменную дисциплину. Тот же режиссёр Ромм вспоминал, как был вызван для знакомства к новому председателю Комитета по делам кинематографии при СНК СССР на два часа. Явившись в назначенное время к начальству, Ромм услышал от «генерала» Дукельского сухое объяснение, что сейчас 14 часов, а не два часа. Творческие работники ещё не привыкли к ночному функционированию центральных органов власти тех лет. Кинематограф пребывал в шоке от нового начальника. Но и чекист Дукельский не смог долго выносить деятелей кино — через год был освобождён от занимаемой должности «согласно его просьбе».