Голос призрака - Виктория Холт

— Вы видели? Что, Георгу конец? Теперь принц станет королем?

— Что случилось? Что случилось?

Сложность заключалась в том, что никто ничего не знал, и предлагались разные версии. Слухи были самыми фантастическими. Говорили о восстании, о повторении парижских событий и о начале революции. Только не здесь, сказал кто-то. — Только не у нас. Мы насмотрелись на революцию по ту сторону пролива.

— Он не убит. Он поехал прямо в парламент.

— Ему не откажешь в храбрости. Может, он и на самом деле старый бестолковый фермер Георг, но он храбр.

— А кто стрелял?

— Говорят, один из этих анархистов. Его не поймали.

Он выстрелил из пустого дома и был таков.

— Со временем мы узнаем правду, — сказал Дэвид.

Когда мы покинули кофейню, король возвращался с открытия парламента. Я увидела его в карете и ощутила огромное облегчение оттого, что он остался невредим. Толпа, казалось, была подавлена, возможно, даже разочарована из-за того, что он выжил. «Почему люди всегда находят удовольствие в несчастьях других?» — подумала я.

Он сидел в карете, старый и непоколебимый. Мне стало жаль его, так как я знала, что он и вправду очень старался выполнять свой долг. И не его вина была в том, что умственные способности и душевное состояние не позволяли ему занимать то положение, в котором он оказался.

Я ненавидела жестокие лица, которые видела в толпе. Мне было мучительно видеть, как они швыряли в карету камни. Один из них попал королю в щеку. Он поднял камень и продолжал сидеть с невозмутимым видом, как будто бы оскорбление не касалось его.

Карета проехала, и Дэвид сказал:

— Не хочешь пойти домой?

Я сказала, что хочу, и мы молча пошли обратно на Альбемарл-стрит.

На следующий день мы узнали, что король благополучно возвратился во дворец, и когда в его карету попала пуля, он был взволнован меньше, чем его спутники. Как утверждала молва, он сказал: «Только Бог распоряжается всем сущим, и я вверяю себя ему».

Он сохранил тот камень, брошенный в него из толпы, «на память о почестях, которых я удостоился в тот день».

— Дэвид, — спросила я, — что это все значит?

Не произойдет ли здесь то, что случилось во Франции?

Дэвид покачал головой:

— Нет. Я уверен, что этого не произойдет. Нет тех причин. Но мы должны найти подстрекателей и остановить их. Готов поклясться, что многие из тех людей, которые кидали камни в королевскую карету, в обычной обстановке были бы послушными подданными короля. Их подогрели смутьяны. Толпа в своем безумстве неуправляема, и подстрекатели знают это. Они начинают разглагольствовать перед народом о том, как с ним плохо обращаются, и, в конце концов, возникает бунт, чему мы были свидетелями сегодня.

— А известно, кто эти подстрекатели?

— Было бы известно, они бы недолго гуляли на свободе. Они хитры. Главари делают дело руками других, и я готов поклясться, что они разъезжают с места на место, чтобы их лица не примелькались.

Я была уверена в том, что он прав. На следующий день было издано воззвание, в котором предлагалась награда в тысячу фунтов за сведения о тех, кто покушался на жизнь короля.

— Думаешь, на него отзовутся? — спросила я.

— Это огромные деньги, — задумчиво проговорил Дэвид, — однако я сомневаюсь. Эти люди хорошо организованы. Они — профессиональные революционеры. Скорее всего, покушение было хорошо спланировано, убийца оказался на месте как раз в тот момент, когда проезжала карета.

— Многие знали маршрут, по которому она проследует.

— Это более чем вероятно.

Позже нам сообщили о том, что лорд Гренвилл внес в палату лордов законопроект «О безопасности особы Его Величества» и, что было более важно, — господин Питт разрабатывает в палате общин планы по запрещению подстрекательских сборищ. В день покушения вечером в Лондон вернулись Джонатан и Миллисент, и мирное течение семейной жизни нарушилось.

* * *

Дэвид сказал, что из-за возникших волнений нам придется задержаться в Лондоне несколько дольше, чем мы хотели, так как покушение на жизнь короля отодвинуло все торговые дела на второй план. Попытка покушения была совершена двадцать девятого октября, а пятого ноября мы все еще находились в Лондоне.

Я знала, что Джонатан поспешил вернуться в Лондон из-за того, что произошло. Я догадывалась, что ожидаются беспорядки, и поэтому вводится негласное чрезвычайное положение.

У Джонатана был настороженный, проницательный вид — так бывало, когда на него сваливались рискованные дела. Он явно приехал в Лондон потому, что ему предстояла работа.

Миллисент была безмятежна. Мне показалось, что ей все равно, в Лондоне она или в деревне, если рядом с ней находился Джонатан.

Она сказала мне, что ждет ребенка. Времени еще прошло мало, но она была убеждена в этом… или почти убеждена. Было очевидно, что возможность стать матерью приносила ей счастье.

Было пятое ноября, знаменательная дата в английской истории, ибо это была годовщина того дня, когда Гай Фокс попытался взорвать здание парламента, но заговор был вовремя раскрыт. Это произошло в 1605 году. С тех пор этот день всегда отмечался, вот и сейчас народ с большим энтузиазмом был настроен отметить этот день.

Джонатана и Дэвида не было дома. Я не была уверена, ушли ли они вместе, но знала, что Дэвид намеревался заключить кое-какие сделки, и решила не сопровождать его. Миллисент была у себя в комнате: она сказала, что чувствует слабость и хочет немного полежать в постели.

Я осталась одна и думала о том, как все изменилось в доме с тех пор, как приехал Джонатан, поэтому стоит ли жалеть о том, что нам с Дэвидом предстоит вскоре отправляться в Эверсли.

Я услышала, как стукнула дверь, и вышла посмотреть, не вернулся ли Дэвид, но меня, улыбаясь, поджидал Джонатан.

— Наконец-то, — сказал он. — Мы одни.

В ответ я засмеялась и с беспокойством произнесла:

— Ты, как всегда, в своем репертуаре.

— Я в этом не сомневаюсь.

Но разве не здорово оказаться наконец-то наедине? Дэвид ведет себя, как сторожевой пес, Миллисент — как тень, но ни тени, ни сторожевого пса сейчас рядом с нами нет.

— Тень вполне может появиться в любой момент.

— Что ты делаешь?

— Готовлюсь к отъезду.

Скорее всего, мы отправимся завтра.

— Как раз когда я приехал!

— Эта причина, похоже, не хуже любой другой.

— Все еще опасаешься меня? Я отвернулась.

— Я иду в город, — сказал он. — Не составишь ли мне компанию?

— Мне так много нужно сделать…