На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

снов, когда он сочинял, чем бы он порадовал её, выдумывал такое, что наяву бы в жизни в голову даже не пришло… А оказалась тесная тёмная кладовка, и ей холодно, она устала…

Он мягко опустился, укладывая её на свою постель, нащупал сбитое, отброшенное в сторону одеяло, расправил и укрыл её. А это что? Её рубашка? Кажется, он порвал её, вроде трещала материя… Дурак, совсем голову потерял. Он на ощупь забросил рубашку на стеллаж, чтоб не мешалась. Его била дрожь. То ли от холода, то ли…

– Эркин, – позвала Женя, – иди сюда.

Он осторожно лёг под одеяло, вытянулся рядом на краешке, но Женя обхватила его за поясницу и притянула к себе. И уже она укрывала, укутывала ему спину и плечи.

– Тебе удобно?

– Всё хорошо. Мне очень удобно. Ты дрожишь. Тебе холодно?

– Нет, всё в порядке.

Рука Жени мягко скользит по его боку, по бедру. Ей так хочется сказать: «Ну вот, а ты боялся», – но что-то мешает, и она говорит совсем другое.

– А Рози подарила Алисе куклу.

– М-м, – он мычит что-то невнятное, потому что ему как раз попали под губы её волосы, и он осторожно отдувает их.

– Они тебе мешают?

– Нет, – и ляпает уже совсем несусветное. – Они вкусные.

– Ужинать надо вовремя, – притворно сердится Женя, отбирая у него свои волосы.

– Ага, – легко соглашается он, ловя губами её щёку, но почему-то натыкается на нос.

Женя тихонько смеётся, и этот смех отдаётся его телу уже новой дрожью, тёплой, рождающей новую силу. Но он медлит, сдерживает себя: ей надо отдохнуть.

Но рука Жени, мягкая тёплая рука, с трогательными, памятными с той ночи бугорками мозолей, мягко гладит, ласкает его, и он приникает к ней, утыкается лицом, губами в её шею. И Женя мягко поддаётся его нажиму, поворачиваясь на спину. Эркин растопыривает локти, чтобы случайно не задеть Женю, и крепко упирается ими в перину по бокам Жени, теперь его тяжесть придётся на его руки, не помешает ей. Женя пропускает свои руки под его руками и обхватывает его за спину, заставляя лечь на себя. Он пружинит, боясь своей тяжести, но руки Жени настаивают, он сдаётся и, входя, опускается на нее. Губы Жени мягко касаются шрама на его щеке, гладят его. И он уже спокойно, не боясь ничего, качает её ласковыми толчками. И всё тело Жени мягко качается, колышется, сливаясь с его телом.

– Эркин, Эркин, – губы Жени шевелятся у его уха.

Или она что-то другое говорит? Или это он зовёт её? Он поворачивает голову, и их губы встречаются, но Женя начинает тяжело дышать, и он убирает, отводит лицо и слегка, чуть-чуть, только чтобы облегчить ей дыхание, приподнимается на локтях. От напряжения начинает кружиться голова, он судорожно сглатывает, пытаясь удержаться от обморока. Но его дыхание уже стало таким же частым, неровным, как и у Жени, качание неритмичным, беспорядочным, и он уплывает, уходит куда-то, и последним сознательным движением он опять опускается, обхватывает Женю, чтоб не потерять её в чёрно-красном, захлестывающем его водовороте.

Водоворот медленно отступал, высвобождая его. Он лежит на спине, и Женя спит рядом на его руке, прижавшись щекой к его груди. И она такая маленькая и худенькая, что помещается в тесной щели, что он оставил ей, раскинувшись во сне. Он пробует подвинуться, но она только крепче охватывает его, и он замирает, боясь её потревожить. Но одеяло… одеяло он сейчас подтянет. Свободной рукой он подтягивает и расправляет одеяло, укрывает Женю так, чтобы не заслонять ей лицо, и закидывает руку за голову, упираясь локтем в стену. Подушка тоже куда-то отлетела. Ладно, Жене удобно, а ему и так хорошо.

Эркин дышал медленно, спокойно восстанавливая дыхание, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Была пустота, какая-то новая, неиспытанная раньше пустота. Не тяжёлая опустошённость после смены и не чёрная мёртвая от усталости пустота ночи на скотной. Она какая-то тёплая, мягкая и словно светится, без лампы или свечи, а сама по себе. И он плыл в этой светящейся пустоте. Не хотелось даже думать о случившемся. Это было. И всё. И он знает, что будет, что он опять полновластный хозяин своего тела, и не нужны ему для проверки никакие упражнения. Он знает это. И сделала это Женя. В третий раз её голос, её руки… Сейчас он передохнёт и встанет, уложит Женю на кровать и укутает. Здесь она точно простудится, вон от двери как тянет. И немного поспит сам. Хоть и не устал.

Эркин вздохнул и осторожно, чтобы зря не потревожить Женю, свёл и распустил мышцы. Хорош. Сейчас он передвинет Женю на себя и сможет встать, взяв её на руки одним движением. Вроде она крепко спит. Ну, пошёл…

…Женя проснулась от солнца, бившего ей в глаза. Она завозилась, пряча лицо, и открыла глаза. И ничего не смогла понять. Она на своей кровати, без рубашки. Завёрнута в одеяло так, что и не выбраться. Комната залита солнцем. Одетая умытая Алиса стоит у её изголовья, сжимая в руках новую куклу. А Эркин… тишина в квартире указывала на его отсутствие.

– Ты проснулась? – спросила Алиса.

– Да, – ответила Женя. – А где Эркин?

– Он на работу ушёл, – Алиса повертела куклу и задумчиво спросила. – Ты болеешь?

– Нет, – Жене, наконец, удалось выпутаться из обёрнутого вокруг неё рулоном одеяла. – Я здорова.

– А чего тогда Эрик сказал, чтоб я к тебе не приставала?

– Не чего, а почему, – привычно поправила Женя. – Потому что он хотел, чтоб я выспалась. Сегодня выходной.

– А почему он тогда сказал, что на работу?

– Потому что у него работа в выходные дни.

Женя прямо на голое тело накинула халатик и с наслаждением потянулась. Тело ломило, но не от усталости. Наоборот, хотелось двигаться, что-то делать. И очень хотелось есть.

– Я проснулась, а ты спишь, – рассказывала Алиса. – Я пошла на кухню, а Эрик чай пил. С хлебом. Он сказал, что ты должна спать. И дал мне чаю. И сказал, чтобы я сама всё сделала.

Женя бегала по квартире в суматохе утренних дел, а Алиса бегала за ней, рассказывая на ходу, как они с Эриком всё делали и не разбудили её.

Управившись с утренними делами, Женя подошла к кладовке. Уходя, Эркин накинул крючок, и она уже давно, хлопоча на кухне, пробегая в комнату, косилась на белую дверь с тонкой короткой чёрточкой крючка. И сейчас решилась. Сняла крючок и потянула дверь. Конечно, Эркин всё убрал. Его постель свёрнута и запрятана под стеллаж. Все