Мик Джаггер - Филип Норман

Но пока самым тяжелым переживанием была жизнь с человеком, который ни на миг не забывал, что он рок-звезда, и даже в самые интимные моменты вел себя так, будто «снимается в бесконечном кино» и «должен хорошо выглядеть перед великим небесным режиссером». Он нередко бывал добр, предусмотрителен, щедр и благороден, но теперь его жизнью правило стремление быть клевым, и оно все больше затеняло его доброту. Хуже всего были минуты, когда они откладывали книжки и Марианна пыталась поговорить с ним о том, что ее не устраивает в их отношениях. Тогда она сталкивалась не столько с рок-звездным апломбом, сколько со старомодной английской сдержанностью — Кит был точно такой же, — которая чуралась любых дискуссий о чувствах. Его отказ или неспособность приоткрыть свой сияющий звездный панцирь в конечном итоге обижал гораздо больше, чем любые его похождения на стороне. «Я была жертвой клевизны, тирании крутости, — вспоминала она позднее. — Это меня чуть не убило».

Тем не менее оба считали, что они вместе навсегда. Едва устроившись на Чейн-уок, они принялись подыскивать загородный дом, в чем им, как обычно, бескорыстно помогал Кристофер Гиббс. Поиск затрудняли великосветские капризы Марианны, которые Мика пока еще забавляли. Если Гиббс находил недвижимость, к примеру, в Шропшире, она предлагала «по пути пообедать в Хенли». Если он возражал, что Хенли вовсе не по пути, она одаривала его своей туманной улыбкой и отвечала: «Но может быть и по пути». После чего они бронировали столик в Хенли, и поездка, которая должна была завершиться через три часа, отнимала целый день. Так или иначе, все, что Мик успел посмотреть, все прекрасные и древние или поразительно современные дома как-то не отвечали его требованиям.

Их общие ожидания долгой совместной жизни подтвердились в начале октября, когда контора «Роллинг Стоунз» объявила, что Марианна ждет ребенка. Она была беременна уже пять месяцев, но — спасибо текучей и бесформенной хипповской моде — знали об этом только близкие друзья и ее мать. Они с Миком уговорились, что хотят девочку, и уже выбрали имя Коррина, в честь блюза Тадж Махала («I wouldn’t trade your love for money / Honey, you’re my warm heart’s flame»[218]).

Узнав эту новость, Мик тотчас предложил Марианне пожениться. Невзирая на сексуальную свободу шестидесятых, женщины, рожавшие вне брака, по-прежнему считались изгоями, а их дети получали клеймо незаконнорожденных. Для Марианны это неизбежно стало бы финальным шагом в карьере падшей женщины. И однако, от предложения она отказалась, пошутив, что после его громогласной матери «не может быть другой миссис Джаггер».

Разумеется, поп-звезды и прежде оказывались в таких ситуациях, но никогда публично их не признавали, а тем более не радовались им, как радовался Мик. И негодующие вопли — не в последнюю очередь тех, кто еще недавно пускал слюни над историями про меховые покрывала и шоколадки, — были оглушительны. Говоря формально, Марианна была католичкой, однако Англиканская церковь удочерила ее, дабы объявить грешницей, и сам епископ Кентерберийский призвал паству за нее молиться. Марианна не выступала публично — опасаясь библейского града камней, — но 12 октября Мик ответил на упреки в телепередаче Дэвида Фроста «Фрост по субботам».

Его стравили с миссис Мэри Уайтхаус, объявившей себя лидером кампании против «грязи» на телевидении, а теперь и главной светской противницей сожительства и воспитания детей вне брака. Волосы металлического цвета, северный акцент школьной директрисы, поблескивающие очки — миссис Уайтхаус подавляла оппозицию не хуже Маргарет Тэтчер, до которой еще надо было дожить. «Суть дела в том, — наставляла она Мика, — что, если вы, христианин, верующий человек, дали брачную клятву, а потом возникли трудности, вы руководствуетесь этой клятвой. Вы находите способ эти трудности преодолеть». Его ответ делает честь традиции дебатов ЛШЭ, хотя «тирания клевизны» и не позволила Мику сознаться, что он хотел подобной клятвы от Марианны: «Ваша Церковь признает развод. Она даже может признать аборт… разве я не прав? Не понимаю, как вы можете рассуждать о нерушимых связях, если сама Христианская церковь признает разводы».

Шестой месяц беременности Марианны совпал со съемками «Исполнителей», переименованных в «Представление». Намереваясь самой позаботиться о себе, чего ей не удалось с первым ребенком Николасом, она сбежала от наркотических соблазнов Лондона к матери, в дом, который Мик снял для нее в Чуэме, в глуши ирландского графства Голуэй. Мик мотался туда постоянно — ее беременность оказалась нелегкой, и к тому же ему требовались ее советы насчет кинодебюта.

Вообще-то, в последнюю минуту он чуть не сбежал — боялся, что не справится с ролью рок-звезды и затворника Тёрнера, облажается перед друзьями-интеллектуалами, Гиббсом и Робертом Фрейзером. Без Джаггера не вышло бы никакого фильма, и потому продюсер Сэнди Либерсон велел Николасу Роугу снять одну сцену с Миком до начала основных съемок, чтобы тот приспособился постепенно, а также включился и уже не смог бы слинять. В этой сцене толком ничего не происходит — он один в комнате, из баллончика раскрашивает стены, — но Либерсон заявил, что камера Мика любит и что Мик прирожденный актер. В конце октября, когда в Лондоне начались основные съемки, Мик явился на площадку, готовый сниматься в единственном достойном фильме за всю его карьеру.

Остальных «Стоунз» в фильме нет — они даже не записывали звуковую дорожку: вместо них позвали внушительную толпу крупных американских рокеров — Рэнди Ньюмена, Баффи Сент-Мари, гитариста Лоуэлла Джорджа. Самому Мику предстояло в основном актерствовать — то, что он умел делать лучше всего, было глубоко вторично. Кроме центральной песни «Memo from Turner», у него был только один музыкальный номер, «Come on in My Kitchen» Роберта Джонсона, исполненный сольно, под одну гитару.

Микова нервозность в этой чуждой новой обстановке поутихла, когда вокруг обнаружилось несколько знакомых лиц помимо Дональда Кэммелла. На роль Фербер, старшей из двух подруг Тёрнера, сначала выбрали голливудскую актрису Тьюздей Уэлд, у которой за душой была неотразимая роль в «Дикаре» с Элвисом Пресли. Уэлд прилетела в Лондон сниматься, но сошла с дистанции, когда ей повредили спину при чрезмерно рьяном массаже. Вместо нее Фербер играла Анита Палленберг, которая уже снялась в нескольких фильмах и, сначала побывав любовницей Брайана, а затем став любовницей Кита, лучше всех знала, какова жизнь рок-звезд. Незадолго до съемок Анита тоже забеременела, но предпочла сделать аборт, чтобы не лишиться роли.

Чтобы гомосексуально окрашенные сцены с бандитами выглядели достовернее, техническим консультантом и репетитором по сценической речи наняли Дэвида Литвиноффа, карманного громилу «Стоунз». Основным его подопечным стал Джеймс Фокс, до той поры весьма аристократичный молодой актер, которому теперь предстояло играть рэкетира-кокни. Под руководством Литца Фокс учился отмачивать те псевдовоспитанные шуточки, которыми потчевали жертв лондонские бандиты — что превращало последних в актеров особого толка, — ездил по Ист-Энду, встречался с подручными Креев и тренировался на ринге над пабом «Томас Бекет», куда захаживали настоящие вышибалы. Для пущего правдоподобия на роль бандитского босса-педераста Гарри Флауэрза (то есть Ронни Крея) взяли бывшего боксера Джонни Шеннона; еще одного бандита сыграл Джон Биндон, громила, который работал на Креев и специализировался на отрубании людям рук посредством мачете.