Повелитель императоров - Гай Гэвриэл Кей

— Берегись! — крикнул чей-то голос прямо у них за спиной. И не без основания. Две квадриги Синих шли пересекающимся курсом, мальчик на первой колеснице, как и ожидалось, рвался к внутренней стороне, Кресенз скакал рядом с ним, а Скортий устремился прямо на них обоих, совершенно не в том направлении, прочь от ограждения. Клеандр видел, что рот Скортия широко раскрыт и он что-то кричит в этом хаосе пыли, скорости и неожиданности.

Затем все стало понятным, ибо произошло нечто изумительное, все стало ясно, насколько что-то может быть ясным в ярости и грязи человеческой жизни, если разбираться в ней настолько, чтобы это увидеть.

И тщательно вглядываясь в свои воспоминания, возвращаясь назад по дуге своих чувств, Клеандр в конце концов решил, что это и был тот истинный момент, когда верность и преданность уступили место чему-то иному в его душе. Это желание никогда не покидало его, всю жизнь: увидеть еще раз такой блеск мастерства, грации и мужества, в каких бы цветах он ни был представлен, в момент ослепительного, освещенного солнцем торжества на дорожках Ипподрома.

В каком-то смысле его детство закончилось, когда Скортий направил колесницу к внешней, а не к внутренней дорожке.

Его мачеха видела только ту же тучу пыли и бешеное движение в начале, что и Касия, и сидела почти на том же уровне, только немного дальше. В ней бушевало смятение, и она совершенно не в состоянии была отличить хаос внизу от хаоса внутри себя. Ей было нехорошо, ей казалось, что ее сейчас стошнит, а это было бы унизительно в публичном месте. Она ощущала присутствие бассанидского лекаря с другой стороны, и ей хотелось осыпать его проклятиями за то, что из-за него она оказалась здесь, и за то, что он видел… Хотя что мог он увидеть в тусклом свете под трибунами?

Если он произнесет хоть одно слово, решила Тенаис, хотя бы спросит, как она себя чувствует, она… она не знала, что сделает.

И это было так возмутительно, так непривычно для нее — не знать точно, что ей делать. Он молчал. Слава богу. Положил рядом с собой посох, — смехотворный обман, почти такой же нелепый, как его крашеная борода, — и вместе со всеми остальными, казалось, был поглощен колесницами. Для этого они все и пришли сюда, не так ли? Ну, это так, все, кроме нее.

«Надеюсь, ты выиграешь этот заезд», — сказала она ему. В том странном рассеянном свете. После того, как пыталась его убить. Она представления не имела, почему произнесла эти слова, они просто родились из смятения в ее душе. С ней никогда не происходило ничего подобного.

В святых церквах Джада провозглашали и учили, что демоны полумира всегда находятся совсем рядом со смертными мужчинами и женщинами и они могут войти в тебя, сделать тебя не такой, какой ты была всегда. Кинжал снова спрятан у нее под плащом. Он вернул его ей. Она задрожала под лучами солнца.

Тут лекарь посмотрел на нее. Но ничего не сказал. К счастью. И снова повернулся к дорожкам.

— Который из них он? — спросила она у Клеандра.

Он ответил, показал рукой, не отрывая глаз от невероятного столпотворения внизу.

— Он правит второй колесницей, а не первой! — крикнул он.

Очевидно, это что-то означало, но она не имела ни малейшего представления, что именно. Как и о том, что это отчасти имело отношение к ней и к тому, что она сказала насчет победы в этом заезде.

Рустем нашел глазами своего пациента и стал наблюдать за ним с самого начала, как только спустился вниз и сел на место, сразу же после сигнала горна. Увидел, как он правит четырьмя мчащимися лошадьми левой рукой, со стороны раны в боку, а правой работает кнутом, абсурдно далеко вытянувшись вперед на неустойчивой, подпрыгивающей платформе, на которой стоят возницы. Затем увидел, как Скортий сильно откинулся вправо, и Рустему показалось, что возничий тащит свою упряжку в ту сторону своим собственным искалеченным телом, вытянутым над сверкающими вращающимися колесами.

Внезапно, вопреки ожиданиям, он почувствовал, что волнуется. Тот кинжал, который у него на глазах сверкнул и упал на землю под трибунами, оказался, собственно говоря, совершенно ненужным, подумал он.

Этот человек вознамерился убить себя на глазах у всех.

В свое время он принадлежал к числу самых прославленных возничих, которые когда-либо правили квадригами на Ипподроме.

На спине стояло три его статуи, и одна из них — из серебра. Первый император Валерий — дядя нынешнего — дважды был вынужден возвращать его после выхода в отставку, так настойчиво его умоляли завсегдатаи Ипподрома. В третий и последний раз, когда он покидал дорожку, они устроили ему шествие от форума перед Ипподромом до стен города со стороны суши, и на всем пути вдоль улиц стояли люди в несколько рядов. Две тысячи человек — так, по крайней мере, сообщалось в отчете городской префектуры.

Асторг, факционарий Синих (некогда принадлежавший к факции Зеленых), не страдал ни ложной скромностью, ни чрезмерным восхищением перед собственными достижениями на этом песке, где он сражался и побеждал и снова побеждал неизменно все новых противников и Девятого Возницу на протяжении двух десятков лет.

Теперь перед ним был самый последний из этих противников — тот, из-за которого он ушел в отставку, — и он правил второй колесницей со сломанными ребрами и открытой раной и был уже не молод. Из всех тех, кто наблюдал за первыми мгновениями гонки, именно факционарий Асторг — грубый, покрытый шрамами, невероятно опытный и славящийся своей сдержанностью — первым понял, что происходит. Он одним взглядом оценил восемь квадриг, их скорость, угол движения, возниц и их возможности. И тогда он вслух вознес яростную быструю молитву запрещенному, святотатственному, необходимому им Геладикосу, сыну бога.

Он стоял у внешней стены во время старта, там, где стоял всегда, на расстоянии двух третей прямого отрезка от меловой линии, в безопасной зоне, отведенной служащим Ипподрома между внешним ограждением и первыми рядами сидений, которые здесь установлены. Поэтому у него возникла иллюзия, что Скортий мчится прямо на него, когда тот предпринял этот абсурдный, беспрецедентный рывок к внешней стороне, а не к внутреннему ограждению.

Он услышал, как «гордость Синих» (он, который и сам был некогда этой «гордостью») кричит, перекрывая гром и рев, и он стоял достаточно близко и понял, что тот кричит на языке инициев, который немногие из них знали. Асторг был одним из тех, кто знал. Этот мальчик, Тарас из Мегария, оказался вторым. Асторг увидел, как парень быстро дернул головой влево и среагировал мгновенно, ни на секунду не задумываясь над тем, что делает. Асторг перестал дышать, бросил молиться, только смотрел.

Парень тоже закричал — выкрикнул имя Серватора — и сильно хлестнул кнутом коня по правому боку. Это произошло на головокружительной, совершенно безумной скорости, в опасной близости от толчеи старта, среди тридцати двух жеребцов, которые молотили копытами как сумасшедшие.

В одну и ту же точно рассчитанную долю секунды без всякого запаса пространства, так близко друг от друга, что между колесами не видно было ни малейшего просвета, Скортий и Тарас перебросили свои тела влево, увлекая за собой свои упряжки и колесницы. Грохот оглушал, пыль стояла удушающим облаком.