Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

Бой завязала наша горная батарея. Несмотря на ничтожный калибр, действия ее были прекрасны, и маленькие снаряды рвались в самых турецких редутах и траншеях. Неприятель энергично отвечал нам не только артиллерийским, но и сильным ружейным огнем. Вдруг один из снарядов наших ударился в неприятельский зарядный ящик, находившийся в редуте, и в то же мгновение последовал страшный взрыв… Радостный крик прогремел среди наших войск, и, воспользовавшись этой удобной минутой, они бросились в атаку на неприятеля. Атака эта, к несчастью, не имела, однако, успеха. Силы наши были еще слишком ничтожны, позиция неприятельская слишком сильна, а пространство, по которому пришлось двигаться атакующим войскам, не представляло для них ровно никакого прикрытия. На правом фланге Углицкий полк, предводимый храбрым командиром, полковником Панютиным, смело ринулся вперед… Но, встреченный страшным свинцовым дождем, который вырывал из рядов десятки жертв, он должен был остановиться и залег в одной из складок местности. Путь полка резко обозначался массой убитых и раненых, рассеянных по полю. Последние поодиночке тащились обратно, оглашая воздух жалобными стонами…

В центре и на левом фланге такая же участь постигла болгарское ополчение и стрелков Меллера-Закомельского. Хотя они и овладели неприятельским редутом, но, потеряв при этом значительную часть бойцов и сильно расстроившись, не могли удержаться во взятом укреплении и должны были отступить из редута, который снова перешел во власть турок. Видя, как наши стрелки отступают из купленного такой дорогой ценой редута, так и хотелось броситься вперед, крикнуть им: «За мной, братцы!», ворваться вновь в укрепление и прочно засесть за земляною насыпью.

Еще ранее Скобелев разослал ординарцев торопить движение остальных войск – в них была настоятельная нужда. В то время, когда передние бойцы наши потерпели временную неудачу и принуждены были приостановить атаку, не будучи в силах двигаться дальше, подмога, в лице Владимирского и Суздальского полков, уже спешила к ним в боевую линию на выручку.

Общими силами (оставив в частном резерве два батальона) войска наши вновь бросились на неприятеля, и снова загорелся ожесточенный бой. Успех видимо склонялся на нашу сторону, и в некоторых редутах и траншеях уже показались русские кепи. Чтобы поддержать сражающихся и еще более развить успех атаки, Скобелев приказал двум батальонам частного резерва двинуться на подмогу стрелкам и угличанам, а также отправил одного из ординарцев на левый фланг, где находился Казанский полк, охраняющий наше расположение со стороны Шипки, с приказанием направиться возможно скорее упомянутому полку в общий резерв. В самый разгар этого боя на поле сражения прибыл генерал Дохтуров со своею кавалерией.

– В распоряжение вашего превосходительства я прибыл с 1-ю кавалерийской дивизией. Куда прикажете направиться? – доложил генерал Дохтуров, подъехав к Скобелеву.

– Направляйтесь, пожалуйста, скорее на правый фланг. Постарайтесь отрезать совершенно туркам путь отступления и войдите непременно в связь с отрядом князя Святополк-Мирского.

Каждая минута была дорога, и Дохтуров немедленно же поскакал приводить в исполнение приказание Скобелева. Бой между тем продолжался. Раздавалась непрерывная ружейная трескотня, частые орудийные выстрелы, со всех сторон слышались громкие, победные крики «ура». Скобелев внимательно следил за картиной боя и с одного места постоянно переезжал на другое, нимало не стесняясь тем обстоятельством, что возле него то и дело шлепались гранаты и зарывались в землю пули. Он весь был поглощен этой мрачной картиной человеческого истребления, весь был сосредоточен на одной мысли – овладеть во что бы то ни стало этими редутами, батареями, траншеями… Победа или смерть! – иного выбора для него, казалось, не было. Это читалось в его блестящих глазах, в порывистых движениях каждого мускула его воинственного лица, в беспокойных, нервических подергиваниях поводом и ногами по бокам лошади… Еще неудача – и он сам с последним резервом ринется вперед и выйдет наверное победителем, если только какая-нибудь шальная пуля не уложит на месте этого беспокойного гения войны!

– Два батальона Казанского полка пришли в общий резерв! – доложил кто-то из ординарцев.

– Хорошо, – отвечает генерал не поворачивая головы.

– Генерал Дохтуров прислал доложить вашему превосходительству, что он вошел в связь с отрядом князя Святополк-Мирского! – раздается донесение другого гонца.

– Слава Богу, – отвечает снова генерал, и лицо его несколько просияло.

– От князя Мирского приехал казачий офицер с пакетом!

Скобелев нетерпеливо разорвал пакет и прочел сообщение князя.

– Ну, теперь пора двигаться в решительную атаку! – сказал генерал, поднимая голову, и отдал соответствующие приказания.

Четыре батальона, поротно в две линии, с распущенными знаменами и с музыкой двинулись вперед. Этот вид стройно двигавшихся под музыку, точно на параде, русских батальонов с развевавшимися историческими знаменами, бывшими на полях Германии и Франции и получившими, почти четверть века тому назад, новое боевое крещение на бастионах Севастополя, произвел на турок положительную панику. Бросив орудия, снаряды, лагерь, они бежали на Казанлык. Но тут их встретила кавалерия Дохтурова, и целые сотни мусульман гибли под ударами шашек русских гусар, улан, драгун и казаков. Целые таборы, видя свое безвыходное положение, бросали орудие, знамена и умоляли только о пощаде, о сохранении жизни. А с востока и севера между тем на турок сильно стали наседать войска Мирского и Радецкого, и с каждой минутой все меньше и меньше делались те роковые стальные тиски, которые крепко охватывали расположение неприятельских войск.

Турки были окружены со всех сторон – их положение сделалось критическим. Исходов было два: честный – пробиться через эту грозную стену русских штыков и шашек и хоть горсти отступить на Казанлык и дальше; позорный – выкинуть белый флаг и просить пощады и великодушия победителя! Турки выбрали последнее – это дело было им уже привычное. Скобелев только что выехал из лесу на поляну перед вторым батальоном общего резерва, который он лично вел в атаку, как его догнал сотник Хоранов, посланный генералом за батальоном Казанского полка. Еще издали он что-то кричал и махал шапкой.

– Что это он – сдурел, что ли? – сказал Скобелев, заметив жестикуляции Хоранова…

– Ваше превосходительство! На главном кургане турки выкинули белый флаг! – радостно прокричал он наконец, подскакав ближе.

– Что вы – правда ли это? Вы разве видели?

– Так точно, ваше превосходительство, ей-богу, видел! – запыхавшись и весь красный, отвечал он.

Действительно, присмотревшись, мы ясно различали на большом кургане развевавшийся белый флаг – роковой и позорный для турок, славный, счастливый для нас.

– Остановите резерв, – обратился Скобелев к батальонному командиру. – А вы, – продолжал он, обращаясь к Хоранову, – ведите меня к главному кургану.

Крупной рысью мы двинулись вперед. Стрельба против нас прекратилась, турецкие солдаты бросали оружие… Мы быстро проехали мимо палаток Красной Луны…[227] Несколько докторов (турок и англичан) вышли нам навстречу и низко поклонились Скобелеву. Наконец, мы подъехали довольно близко к главному кургану и увидели здесь несколько белых флагов.