Хевен, дочь ангела - Вирджиния Клео Эндрюс

Кэл мог теперь чаще выезжать со мной вечерами в город. Китти лежала в больнице под наблюдением целой армии докторов, которые, однако, ничего пока не могли обнаружить. И Китти ничем не наводила их на след своего загадочного заболевания.

Однажды в больничном кабинете команда врачей беседовала с Кэлом и со мной, ища разгадку, но никто из нас не знал, что им сказать.

В течение всего пути из больницы Кэл не произнес ни слова. Я тоже. Я понимала его переживания, его расстройство, его одиночество и знала, что и я этому причина. У нас обоих было разное прошлое и разная борьба за жизнь, но мы оба получили боевые шрамы в сражении с Китти. В гараже он открыл мне дверь, и я бегом направилась в свою спасительную комнату, где переоделась в красивую ночную рубашку. Я очень хотела бы запереть дверь, но никаких замков и задвижек в доме Китти не было, кроме как в ванных. С беспокойством улеглась я в постель, пугаясь мысли, что он поднимется наверх, заговорит со мной, пристанет ко мне… И тогда уж я его возненавижу! Возненавижу, как ненавидела отца!

Но ничего такого он не сделал.

Я слышала, как он включил внизу стереопроигрыватель и поставил свою музыку, которую, в отличие от Китти, любил. Это была испанская мелодия. Интересно, он сейчас танцует под нее? Меня охватила жалость к Кэлу и чувство вины перед ним. Отложив книгу, я встала, надела халат и осторожно направилась к лестнице. При этом говоря себе, что не могу устоять перед музыкой.

Бедный Кэл, он в жизни ничего не видел, никуда не ездил и женился на первой попавшейся женщине. Влюбившись в меня, он совершил еще одну ошибку, я это точно знала. Я и жалела его, и любила, и не верила ему. Я путалась в собственных мыслях, не понимая, что же мне нужно, в чем я виновата и чего я боюсь.

Музыка продолжала наигрывать, но Кэл не танцевал в одиночестве. Он просто стоял, уставившись на восточный ковер, и вряд ли видел его, судя по выражению глаз. Я вошла и остановилась рядом с ним. Он не обернулся ко мне, и не заговорил, и вообще не подал признаков того, что он знает о моем присутствии. Он продолжал смотреть вниз, будто разглядывал свое будущее с Китти, ненужной ему женой, уход за которой ляжет на него тяжким бременем. А ведь ему было только двадцать семь.

– Что это за песню ты поставил? – спросила я тихим, испуганным голосом, заставив себя дотронуться до его руки, чтобы как-то успокоить его мысли.

Кэл не стал отвечать мне, он сделал лучше – тихо запел, и, проживи я хоть двести лет, никогда не забуду сладкой мелодии этой песни и выражения его лица, с каким он смотрел на меня, напевая песенку о страннике в раю.

Он взял мою руку и заглянул мне в глаза, и его глаза загорелись светом, которого я никогда у него не видела, и был в них свет луны и звезд; и я мысленно увидела в Кэле Логана, моего замечательного задушевного друга, который будет любить меня всю жизнь, каждый день этой жизни, и так, как я хочу, чтобы меня любили.

Думаю, это музыка, пение и нежный взгляд Кэла подействовали на меня так. Мои руки непроизвольно поднялись и обняли его за шею, хотя я им этого не приказывала. Одна рука сама осталась на шее, и ее пальцы спрятались в волосах, а другая нежно наклонила его голову так, чтобы он мог найти мои губы, которые жадно захотели его поцелуя. Нет, просто так вышло. Ни я, ни он не были виноваты. Виноват был лунный свет, заблудившийся в его глазах, музыка, разлившаяся в воздухе, и сладость наших губ, встретившихся в поцелуе.

Рука Кэла, нежно поглаживающая мои волосы, соскользнула на спину, обняв меня, потом опустилась на бедро и, поколебавшись, обошла меня ниже талии сзади, затем нежно погладила мои груди, как бы вновь узнавая меня. При этом его губы пытались разбудить во мне желание.

И тут я оттолкнула его.

– Перестань! – выкрикнула я и дала Кэлу пощечину. – Нет, нет и нет!

С этими словами я взбежала по лестнице и захлопнула дверь в спальню, снова подумав о необходимости замка, о том, что мне не хватает естественности Фанни, и презирая себя за одну мысль об этом. Потому что теперь я его полюбила.

Я полюбила его так сильно и глубоко, что мне сделалось нехорошо от воспоминания о том, как я ударила по этому любимому лицу. Ребята из Уиннерроу назвали бы меня «динамисткой» или того хуже. Мне хотелось крикнуть: «Кэл, прости меня!» Хотелось встать и пойти к нему в спальню, но меня останавливали слова Китти, которыми она давала мне понять, какая я грязная, дурная, непутевая.

И снова какая-то сила вынесла меня за дверь. Я посмотрела вниз: Кэл по-прежнему стоял там, словно вросший в пол, играла та же музыка. Я медленно спустилась по лестнице, охваченная романтической тягой к самопожертвованию ради его удовлетворения. Он не повернулся ко мне и не заговорил. Моя рука осторожно спряталась в его руке и крепко сжала пальцы Кэла. Он не ответил.

– Я прошу прощения за эту пощечину, – прошептала я.

– Не стоит, я заслужил ее.

– У тебя очень грустный голос.

– Вот стою здесь и думаю, какой я дурак, сколько глупостей я натворил за свою жизнь. И самая большая из них – я позволил себе думать, что ты любишь меня. Но ты же не любишь меня. Тебе просто нужен отец. Я ненавижу Люка, как и ты, за то, что он не смог стать тебе поддержкой, когда ты в нем так нуждалась. И тогда, может быть, у тебя не было бы такой огромной потребности в другом отце.

И я снова обняла его, запрокинув голову, закрыла глаза и стала ждать его поцелуя… На сей раз не собираясь убегать. Я поступала нехорошо и понимала это, но чувствовала себя перед ним в таком долгу, за который никогда не смогу расплатиться! Я больше не буду дразнить его, а потом вырываться с криком «нет», как это в течение многих лет делала Китти. Я люблю его и хочу его.

Он подхватил меня на руки, отнес в свою спальню, положил на кровать и стал делать пугавшие меня вещи. И только тогда я поняла, что наделала, но было поздно его останавливать. Лицо Кэла выражало само блаженство, глаза пылали, пружины скрипели во всю от его движений, меня подбрасывало, а груди метались от его чисто животной силы. Так вот что это такое! Все эти движения, горячая иссушающая боль, которая то приходила, то отступала. И если мое сознание пребывало в шоке и не знало, как отвечать, то мой природный инстинкт помогал его движениям – словно в другой жизни я проделывала это тысячи раз с другими мужчинами, которых любила. Когда все закончилось и Кэл, лежа на боку, крепко сжимал меня в своих объятиях, я не могла еще прийти в себя от того, что все это произошло. Слезы текли у меня по щекам и скатывались на подушку.

Китти сожгла лучшую часть меня, когда бросила в огонь мою куклу. Оставив только темную сторону ангела, приехавшего в горы и умершего там.

Кэл разбудил меня ночью еле слышным поцелуем. Он целовал мое лицо, обнаженную грудь и спрашивал меня, можно ли. «Нет, нет, нет!» Я почти слышала, как Китти выкрикивает эти слова, когда Кэл задавал ей подобный вопрос. Я кивнула и обняла его, и снова мы превратились в одно целое. А когда мы закончили, я снова лежала, ошеломленная, неприятно поражаясь своему слишком активному соучастию в его действиях. «Грязная деревня!» Я ясно слышала, как Китти выкрикивает мне эти слова. «Эти паршивые Кастилы!» – раздавались у меня в ушах слова обитателей Уиннерроу. Что еще ожидать от меня, выходца из семейства Кастилов?