Сыщик Бреннер - Игорь Шенгальц

Основную надежду я возлагал на бумагу, подписанную великим князем, которая столько раз выручала меня за эти дни. Она все еще лежала в моем внутреннем кармане и ничуть не пострадала во всех передрягах, разве что слегка помялась и испачкалась, но свою функцию универсального пропуска вполне могла выполнить и сейчас.

Моего спасителя – кота Вилли – я временно оставил в Департаменте, клятвенно пообещав самому себе забрать его позже, если останусь жив. Вилли – единственное, что связывало меня теперь с близняшками. И терять эту живую ниточку я не хотел. Котенок не протестовал, согласившись подождать, сколько потребуется. По крайней мере, я так оценил его мерное, как мотор мехвагена, урчание. Пройдясь по кабинетам, я нашел и колбасу, и хлеб, и даже початую бутылку молока, которое тут же вылил в первую попавшуюся свободную тарелку и поставил на пол, – голодать Вилли в ожидании моего возвращения не придется.

Котенок вежливо проводил меня до самого выхода из Департамента и важно, как хозяин, отправился обратно.

Мой же вечер только начинался.

До собора я добрался без приключений. Ночь, вступившая в свои права, помогала мне передвигаться по городу скрытно, не привлекая ничьего внимания. Да и перестрелка поутихла, хотя одиночные выстрелы время от времени доносились до моего слуха.

Оставшиеся в живых анархисты-революционеры разводили огонь в жестяных бочках, выкатывая их на середину мостовых, и время от времени без всякой цели палили в воздух. Случайных любителей побродить по ночам сегодня не было. Поймать шальную пулю никто не хотел, и даже преступники предпочли пересидеть смутные времена в воровских притонах – там спокойнее будет…

Ничего, скоро в город прибудут полки и разгонят весь этот сброд. Я был уверен, что Костас удержит власть. Он уже вызвал подкрепление, и теперь ему оставалось только дождаться, пока оно явится. Настоящей народной поддержкой Серафимов не обладал, а те, кого он сумел подкупить, разбегутся при первой серьезной угрозе. К тому же лидер революции мертв, а его преемники, если таковые существовали, никак о себе не заявили.

Главное сейчас – проявить твердость и не дать заразе распространиться по стране. Костас мог действовать по-разному: осторожно и умно решить проблемы, обходясь без лишней крови, или использовать силу как основное оружие. От его сегодняшнего выбора зависела, по сути, вся будущая политика империи.

Я вышел из узкого проулка, миновал несколько дворов и выбрался прямиком к высокой кирпичной стене, отделяющей парковую территорию собора от города. Чуть пригибаясь, хотя разглядеть меня в такой тьме не смог бы, пожалуй, никто, я пробежал вдоль стены, и минут через десять достиг наконец арки ворот, не запертых даже в такой тяжелый для города день.

Фридрихсградский собор открылся передо мной во всей своей красе. Величественный, неповторимый, могучий. Его строители превосходно выполнили свою задачу – одного взгляда на это фантастическое сооружение хватало, чтобы оценить весь размах замысла, талант архитектора и проникнуться размышлениями о сущности мироздания. Слишком уж ничтожным казался человек на фоне подобного шедевра. Слишком мелким, беспомощным и никому не нужным.

В парке я монахов не заметил. Все равно охранять столь большую территорию малыми силами невозможно, они должны собраться в самом соборе, чтобы защитить его в случае атаки со стороны мятежников. Но уличному отребью пока было не до церкви и ее служителей. Я шел, не опасаясь быть схваченным.

Я не ошибся. Не успел я приблизиться к главному входу в собор, как откуда-то сбоку мне наперерез вышли пятеро монахов, одетых в обычные черные сутаны, но с ружьями в руках, направленными прямо на меня. Один из них держал факел, дававший достаточно света, чтобы не промахнуться при стрельбе.

– Шел бы ты отсюда, мил-человек. Сегодня неподходящее время для посещения собора, – обратился ко мне один из братьев, выделявшийся среди остальных выдающимся ростом и огромным брюхом.

– А разве бог не рад своим чадам в любое время дня и ночи? – полюбопытствовал я, впрочем не пытаясь задираться.

– Господь великий, может, и рад, – ответил монах и перекрестился, – да мы – не он.

– А разве не говорите вы от имени его? – удивился я.

– Нет, мы обычные монахи. От его имени говорить могут лишь избранные, – пояснил он и добавил: – Так что ступай, откуда пришел. Не заставляй применять силу.

Мне надоели эти препирательства, и я достал бумагу.

Толстый монах внимательно изучил документ, а потом недоуменно пожал плечами.

– И что с того? Мирские указы нас не касаются.

– Дело серьезное, государственной важности, – напирал я. – Мне бы поговорить с кардиналом! Поверьте, вопрос этот не терпит отлагательства. Думаете, стал бы я в такую ночь по пустякам бегать?

Монах задумался, чуть опустив ружье. Мнением братьев он пренебрег, даже не подумав с ними посоветоваться. Привык, видно, сам решать подобные вопросы.

– Ладно, поговоришь для начала с отцом Климентом, а там уж как он решит…

Климент так Климент, мне было все равно. Лишь бы для начала попасть внутрь собора.

Монахи посовещались между собой и разделились. Трое остались сторожить ворота, а толстяк и еще один монах повели меня к секретному, как пояснили мне, ходу, расположенному несколько в стороне от главного входа. Наверное, они решили, что доверенному лицу великого князя можно узнать и некоторые внутренние церковные секреты. Или же выпускать меня из собора попросту никто не собирался. А может, о существовании хода знали все, кроме меня, и тайны из него никто не делал.

В любом случае уже через несколько минут мы шли пыльными, едва освещенными коридорами храма. Толстый монах впереди, затем я, а прямо за мной по пятам, чуть не дыша в затылок, топал второй монах. Меня не обыскивали, так что при желании я мог убить их за пару секунд. А мощности «дырокола» хватило бы, чтобы разнести тут все по кирпичикам. Но меня интересовал только подселенец.

Встреченные нами монахи удивленно поглядывали на меня, но не осмеливались задавать вопросы, лишь жались к стенам, пропуская нашу процессию.

Наконец толстый монах остановился у одной из дверей, негромко постучал и, получив приглашение войти, тут же потянул ручку на себя.

Из-за стола нам навстречу поднялся человек лет сорока – сорока пяти, облаченный в столь же простую черную сутану, как и остальные монахи, но видно было, что он обладает большей властью и способен принимать решения.

– Отец Климент, – негромко забасил толстяк, – тут посланник от великого князя. Хочет поговорить с кем-то из святых отцов. Я и привел его к вам.

Климент окинул меня быстрым цепким взглядом и тут же составил собственное мнение о моей скромной персоне.

– Правильно сделал, брат Агат. Проходите, сударь, присаживайтесь вот на этот стул. А вы, братья, ступайте себе. Дальше я сам.

– Мы его не проверили… – начал протестовать толстяк Агат, но Климент прервал его повелительным взмахом руки.