Философы с большой дороги - Тибор Фишер

что тем самым я как бы даю понять, что сам не имею к этой славной

организации ни малейшего отношения, – наряд уже должен быть в пути. – Я не

на дежурстве, – продолжил я, с трудом удерживаясь от того, чтобы со всех ног

не кинуться прочь отсюда.

– Вы что, хотите оставить его здесь?!

– Если наряд уже выехал...

– Нет, вы только подумайте! Я сделал за вас всю работу, а вам даже лень

его забрать! Нет, знаете ли! Я и так уже опаздываю на встречу. И больше ни

секунды не намерен терпеть эту мразь у себя в доме. Что до полиции – она так

озабочена поимкой какого-то там бенгальского хиропрактика, повадившегося

грабить банки...

– Прошу прощения – английского философа, – возмутился я.

– Не надо! Я сам слышал утром по радио – бенгальский хиропрактик! Все,

я должен идти. Получайте этого заморыша и ждите, пока приедут ваши приятели.

Заявление я напишу потом. – Он сунул мне свою визитку. Если вы изображаете

из себя полицейского, у вас в общем-то нет оснований винить людей, что они и

впрямь принимают вас за стража порядка. В данном случае, подумалось мне,

проще уступить и не качать права.

Я погрузил скинхеда в машину и отъехал за угол.

– Ну что ж, – начал я, остановившись у тротуара. – Сегодня утром ты

совершил глупость. Большую глупость. Но, похоже, в глубине души ты не такой

уж плохой малый. Я бы не должен этого делать, но если ты пообещаешь мне, что

подобное больше не повторится, можешь выйти и идти своей дорогой.

– Тебе бы этого хотелось? – набычился парень. – Я, значит, выйду, да? Я

похож на идиота? Я выхожу из машины, ты достаешь из кобуры пушку: пиф-паф! -

сопротивление при аресте. Можешь вести меня в участок. Знаю я вас, копов.

Я сделал попытку его переубедить, но он не слушал. Я даже разрядил на

его глазах пистолет и высыпал патроны на сиденье машины. Он не

пошевельнулся. Я еще немного поразглагольствовал, но в конце концов мне

хватало собственной головной боли.

Я погнал машину по направлению к Ницце, а мой пленник периодически

бормотал у меня над ухом:

– Не знаю, что ты там затеял, только со мной это не выйдет – я фишку

пасу.

Перед штурмом «дома под оливами»

Машину я припарковал ярдов за двадцать от «Афинских

оливок». Вывеска гласила, что здесь находится их офис, но никаких

признаков деловой активности я что-то не заметил.

Метродор Эпикуреец давно разъяснил, в чем тут дело. Какая разница,

знает человек, кто такой Гектор, или нет? Это совершенно не важно. Он что,

стал от этого богаче? Хрен у него стал толще? Ужин у него, что ли, оказался

вкуснее? С классикой спорили еще в классическую эпоху (хотя, на мой взгляд,

жизнь без Гомера – это уже что-то не то: если, конечно, вы не слишком на

Гомере зацикливаетесь; но ведь нужно на чем-то оттачивать разум).

Всему свое место. Знание аористных инфинитивов, фрагментов досократиков

по изданию Дильса-Кранца и латинских трудов Декарта неоценимо, если вы

собирались читать курс истории философии, однако что толку от этих знаний,

когда у вас похитили друга и он находится в лапах на редкость жестоких

негодяев. Я трясся от страха, я едва в штаны не напустил, но мне не

улыбалось быть застреленным каким-то недоумком, который не способен

сформулировать и двух парадоксов Зенона.

Я в третий раз проверил, заряжен ли пистолет, который я таки оттер от

капель меда, решив, что оружие – аргумент, идущий в дело после медоточивых

речей. Главное, всегда помнить: забудешь пошевелить извилинами – получишь по

мозгам гаечным ключом, забудешь взвести затвор – получишь молотком по крышке

гроба.

– Можешь сидеть тут хоть до захода солнца, – нудел сидящий в машине

скинхед. – Я фишку пасу, меня не проведешь.

Олива

Лавры героев. В честь Афины город назван потому, что именно ее щедрому

дару Аттика обязана своими оливками. Фалес, кому мы обязаны философией -

именно он был первым банкометом за тем столом, от которого все мы кормимся и

поныне, – ухитрился сделать на этих оливках бешеные бабки, монополизировав

на родине все маслодавильни.

Итак, моя смерть – может, она окажется всего лишь досадной нелепостью,

на мгновение врывающейся в заведенный распорядок жизни, вроде глупого

телефонного звонка или не вам адресованного письма в почтовом ящике?

Я боялся. То был не столько страх за себя, сколько страх подвести Юппа.

Худшее из состояний – чувство ответственности. Внезапно меня осенило, что по

сравнению с этим все остальное: коротание времени в постели за сочинением

зуйхитцу [Зуйхитцу, или дзуйхитцу – жанр «заметок на полях» в

Японии] на полях редких изданий XV века, отпечатанных господами Зельбом,

Зилетом и Зволлем, руководство прыщавыми студентиками, домашняя уборка, -

все это кажется блаженством. Я бы сделал что угодно (хотите – даже разгромил

бы какой-нибудь оливковый склад), лишь бы мне не штурмовать этот «дом

под оливами».

Я сидел и таращился на дом: вдруг что-нибудь произойдет, мне будет дан

какой-нибудь намек. Кто-нибудь выйдет на крыльцо и объявит:

– Эдди, у нас двадцать вопросов по досократикам. Двадцать правильных

ответов – и Юбер твой.

Истина сурова

Истина не всегда такова, как хотелось бы. Но ложная надежда – не

следует забывать об этом – все же остается надеждой. А надежда спасает и

невежду.

Я пытался придумать какой-нибудь разумный план действий. Безуспешно.

Прошло полчаса – а я все так же сидел в машине, оттягивая время, занимаясь

феноменологией в духе Платона и иже с ним, тогда как единственный феномен, с

которым надо было разобраться, маячил у меня перед глазами: пыльный дом и