Философы с большой дороги - Тибор Фишер

Страстный собиратель изданий Шиллера и Гельдерлина (и антикварных, и

современных), зимой он любил растопить камин парой-тройкой экспонатов из

своей коллекции. Пенсии, которую он получал, хватало ровно на то, чтобы

свести концы с концами, но Гельдерлина и Шиллера дед скупал везде, где

только мог найти, не считаясь с затратами (хотя как-то он мне намекнул, что

миниатюрные издания вынесены из библиотек и дорогих магазинов). Шиллер и

Гельдерлин были единственными авторами, представлеными в библиотеке Шталага.

В возрасте лет десяти, когда я только-только принялся развивать

присущие человеку рудименты разума, мной был задан вопрос: «Но ведь не

Шиллер и Гельдерлин виноваты в том, что, кроме них, тебе нечего было

читать?»

«Они, именно они, – ответил дед и в подтверждение своих слов

отправил очередного Шиллера в огонь. – Я человек не богатый, но что-то ведь

и мне по силам». Старый солдат, живущий на скромную пенсию в городишке

Маклесфилд, он, не ведая и тени страха, вступил в борьбу с двумя

прославленными поэтами, у которых при этом была еще и фора в целый век.

«Эдди, никогда не отступайся от работы лишь потому, будто кажется, что

та невыполнима. Я знаю, все против меня в этом мире, но нельзя отступаться,

если чувствуешь собственную правоту».

Доказательство своей правоты он видел в том, что мир неуклонно движется

к часу великой жатвы, когда Жнецы соберут урожай в житницы, а поэтому

прополка Шиллеров и Гельдерлинов так или иначе, но уменьшит шансы этих

поэтов перейти в вечность. Он также разделял учение, согласно которому Земле

суждено пройти через очистительный пожар, а потому в самых невообразимых

местах закапывал – во имя будущего – творения Шекспира, запаянные в

металлические контейнеры. Но, что бы ни ждало нас впереди, он был убежден:

так или иначе, нам вновь предстоит сойтись в схватке с немцами, лицом к

лицу.

– Я что, писал открытые письма, где призывал немцев напасть на

соседей?! Или, может, это я посоветовал эрцгерцогу Фердинанду совершить

автомобильную прогулку в Сараево?!

Чтобы заработать деньги на мелкие расходы, он давал уроки немецкого и

какое-то время исполнял обязанности Почетного консула Федеративной

Республики Германии в северо-западной части Англии.

История: Первая мировая война

«Одну минуточку: вы только-только хотели разобраться с ablativus

absolutus, как кто-то входит в класс и объявляет: быстро собирайте книги и

отправляйтесь в чужую страну, там вас должны убить».

Давай, давай!

Особо ревностно дед заботился о том, чтобы внушить мне: вся тварь на

земле ведет борьбу за выживание. Эти уроки и в подметки не годились его

урокам немецкого. Глупейший из дедовых уроков: как-то раз, заползая в

кровать, я обнаружил там живого аллигатора (правда, молодого), свернувшегося

клубочком под одеялом. Насколько я помню, у меня оказалась вполне здоровая

реакция: чучело земноводного я хотел сохранить на память.

Самый же раздражающий из уроков заключался в том, что он грубо

растолкал меня среди ночи, выволок на крыльцо, окатил холодной водой из

ведра и, порекомендовав «учиться выживанию», захлопнул входную

дверь. На улице стоял декабрь. Однако прежде чем я получил возможность

перейти от теории к практике, вмешался отец. После этого случая

педагогическое влияние дедушки резко пошло на убыль, хотя он и сделал

попытку взять реванш во время поездки в Шотландию. Когда поезд остановился в

Карлайле, дед, сунув мне в ладонь полкроны, попросил сгонять в вокзальный

буфет и принести ему кофе: «До отхода поезда успеешь». Иначе

говоря, я был изблеван во тьму карлайлского вокзала, оставлен без поддержки

и все, на что мог рассчитывать, – на свой девятилетний опыт постижения

реальности сущего. В Карлайле мне довелось впервые свести близкое знакомство

с полицией. Тогда ее представители оказались очень добры ко мне.

Дедушкины представления о мире

Религия – одно упоминание о ней заставляло деда корчиться от смеха.

Смех разбирал его всякий раз, как он видел священника. Окопы повыбили из

деда трепет перед божественными материями. Религия? Претенциозное кривляние!

«Взыскуете загробного забвения по первому классу, отец? – мог он грубо

окликнуть какого-нибудь священника, по недомыслию оказавшегося рядом с ним.

– Провести вечность во втором или третьем классе – слишком для вас

унизительно?» Дед любил травить служителей церкви и другим вопросом:

«Отец, я тут обнаружил, что меня преследует мысль, будто я – сын

Божий. Не сочтите за труд ответить: я и впрямь удостоился божественности или

просто сбрендил?»

Еще дед отличался удивительным пиететом по отношению к идеям: «Во

имя идеи тысячи здоровых молодых людей готовы карабкаться наверх из окопа -

словно гигантская сороконожка».

Что касается моих родителей, они были людьми необыкновенно серыми.

Возможно, виной тому – избыток эксцентричности в предыдущем поколении и

серость моих родителей – лишь долг, выплаченный отклонением норме, что-то

вроде наносов почвы над поистине драгоценными древними ископаемыми. Отец был

из породы людей, всегда рассказывающих один и тот же анекдот. Анекдот этот

приключился с ним на войне: он тогда служил техником на аэродроме. Готовил

машины к полету, когда вдруг объявили воздушную тревогу.

О пользе жира

Отец пользовался той особой любовью и привязанностью сослуживцев,

которая обеспечена в армии человеку, склонному к ожирению. Когда раздалась

сирена, все, кто работал на поле, что было мочи припустили в убежище,

оставив отца трусить позади, захлебываясь пылью и насмешками вроде:

«Эй, хряк, нам-то чуток шрапнели оставь». Они уже давно были в