Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

Эсеровское руководство, осевшее в Екатеринбурге, было весьма недовольно соглашательством Директории с бывшими деятелями Сибирского правительства и опубликовало прокламацию:

«В преддверии возможных политических кризисов, которые могут быть вызваны замыслами контрреволюции, все силы партии в настоящий момент должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены, чтобы в любой момент быть готовыми выдержать удар контрреволюционных организаторов Гражданской войны в тылу противобольшевистского фронта».

Условия Уфимского соглашения были нарушены, а правые только и ждали повода, чтобы освободиться от обязательств.

Полинину четверть века мы решили отпраздновать с размахом. То есть пригласили Муромских и Золотова, ведь больше в Омске у нас близких людей не было. Жене очень хотелось произвести на гостей впечатление, поэтому она постаралась на славу, целый день не отходила от плиты и наготовила много вкусных блюд.

Иван Иннокентьевич пришел вовремя, к восьми часам вечера, а вот семейство премьера, как всегда, опоздало почти на час. Петру Васильевичу по-прежнему нездоровилось, поэтому Софья Александровна бдительно следила, чтобы он не съел и не выпил лишнего, чем сильно расстроила мою жену. Ведь она так старалась!

Уехали Муромские тоже рано, еще до полуночи. Зато Иван Иннокентьевич засиделся у нас допоздна. После сытного ужина мы пили чай с домашними пирожными и вспоминали былую иркутскую жизнь.

– А я все равно не могу привыкнуть к Омску, – признался Золотов. – Не мой это город. Чужой, ветреный и пыльный. Слишком много военных и слишком мало интеллигенции. А с наплывом беженцев из России он вообще стал походить на пересыльную тюрьму! В каком еще сибирском городе можно жить на ветке? А здесь это даже модно. Даже дипломаты живут в вагонах или снимают помещения поближе к железной дороге, чтобы быстрее убраться отсюда в случае эвакуации. Зыбкая и неопределенная жизнь на колесах. Только дунет ветерок посильней, и весь этот карточный домик рассыплется. Мы-то думали, что из России к нам приедет цвет нации, лучшие люди, профессиональные управленцы и военные. А наехали черт знает кто! Одно слово – навоз. Чинопочитание, карьеризм, прислужничество – худшие имперские явления – пышным цветом расцвели на нашей земле. Мы уже и не хозяева здесь, а словно туземная прислуга новых господ. Я уже всерьез подумываю оставить министерскую службу и вернуться обратно в Иркутск. Там сейчас живая жизнь, создается университет, а здесь так – смердение.

Только во втором часу ночи Иван Иннокентьевич спохватился, что засиделся в гостях, и стал собираться к себе в гостиницу. Я вызвался его проводить.

Ночь выдалась холодная и лунная. С неба падали редкие снежинки, но зимний снег еще не лег на землю. Одновременно мы вспомнили, как бродили по ночному Иркутску в патруле городской самообороны.

Вдруг нас окрикнули казаки из патруля:

– Стойте! Предъявите ваши документы!

Без какой-либо опаски – ведь не чехи нас остановили, а свои – мы предъявили паспорта. Мне тут же вернули мой документ и отпустили, а Ивану Иннокентьевичу приказали следовать за ними.

– На каком основании вы меня задерживаете? Я министр снабжения Всероссийского правительства! – возмутился Золотов.

– Нынешней ночью арестована вся Директория, и всех министров велено препроводить в тюрьму, – ответил ему командир патруля.

– Вы поступаете опрометчиво, – вмешался я. – Господин Золотов не имеет отношения к Директории, он – бывший министр Сибирского правительства.

Из‑за угла появились всадники. Впереди на вороном жеребце гарцевал полковник Вдовин. Он распорядился немедленно отпустить арестованного.

– Приношу извинения. Произошла ошибка. Можете следовать дальше. Пароль – «Ермак». С ним вас никто не остановит.

– Но объясните, пожалуйста, что происходит? – взмолился Золотов.

– Директория арестована. Ее больше не будет.

– Кто же будет во главе власти?

– А будет адмирал Колчак, – радостно прокричал Вдовин, хлестнул коня плеткой и поскакал дальше по ночной улице.

Здание управления железной дороги, где заседало правительство, было загодя оцеплено войсками. У меня в памяти сразу всплыла картина из 1905 года. Железнодорожная управа, солдаты, казаки…

– Эти охранники легко могут превратиться в конвоиров, – заметил Муромский, когда мы, предъявив документы, прошли через оцепление.

На удивление, все министры были в сборе, за исключением Золотова и генерала Болдырева, который был на фронте. Муромский привычно занял председательское кресло и только открыл заседание, как дверь распахнулась и в нее ворвался запыхавшийся министр снабжения. Он извинился за опоздание и занял свое место.

Пётр Васильевич сухо доложил о произведенных ночью арестах эсеров из Директории и правительства и попросил найти выход их создавшегося непростого положения.

Кто-то из товарищей министров предложил сохранить Директорию из трех человек, исключив из нее арестованных Авксентьева и Зензинова[155]. Но это предложение не нашло поддержки. Тогда речь зашла о диктатуре.

На роль диктатора предложили три кандидатуры: Болдырева, Хорвата и Колчака. Из них только адмирал присутствовал на заседании и нисколько не возражал против идеи стать единоличным правителем. Напротив, он выступил с программной речью:

– Путь партийности губителен для России. Только национальная идея спасения отечества может мобилизовать все здоровые силы. Керенщина уже однажды развалила Российское государство. Нынешняя Директория – это слепок с предыдущего эсеровского правления. Она не может создать ничего позитивного: ни организовать, ни обеспечить армию, ни поддерживать в стране законность и порядок. И даже союзники, на словах поддерживающие демократию, предпочли бы иметь дело с одним вменяемым и отвечающим за свои слова человеком, чем с горсткой парламентских резонеров. Не забывайте, что мировая война уже закончилась. Германия капитулировала перед Антантой, и теперь наведение порядка в России – это наше внутреннее дело.

Я слушал адмирала и не верил своим ушам. Доселе постоянно хмурый и нелюдимый, он предпочитал отмалчиваться на заседаниях Совета министров. Тут же его словно прорвало. Он говорил выразительно и сильно, гипнотизируя слушателей убежденностью и искренностью своих слов.

Если бы мне доверили участвовать в этот день в выборах нового царя, я без раздумий отдал бы свой голос за адмирала.

Муромский поинтересовался, где сейчас находятся арестованные члены Директории.