«Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом - Юрий Николаевич Матроскин

врач ММГ констатировал у афганца сильнейший ушиб грудной клетки с возможным переломом ребра, и мы первым же «бортом» отправили его в Союз на лечение. Ну а этот хвостовик я до сих пор бережно храню в память моего везения.

Но это не все. После взрыва из БТР вылез тяжело контуженный прапорщик, у которого из ушей пошла кровь из-за лопнувших перепонок. До сих пор не укладывается в голове (если бы сам не увидел струйки крови из его ушей, то никогда не поверил бы в это): как такое могло произойти — ведь граната попала в редуктор колеса и взорвалась без соприкосновения с бронированным корпусом и к тому же прапорщик находился в шлемофоне?

Ну а мы продолжали изнывать от безделья — «вертушки» уже трижды наносили РБУ, а БТР, БМП и минометы почти не прерывно вели огонь по вражеским позициям, но огонь противника не ослабевал. Нам окончательно стало ясно, что душманы явно не собирались помогать нашему политотделу проводить митинги местных жителей. Проходя мимо бронетехники и увидев сидевших под прикрытием дувала инструктора политотдела отряда и нескольких офицеров и сделав удивленное лицо, спросил: «А что это Вы, товарищ майор, здесь сидите? Там народ собрался на митинг и ждет вашего выступления. Слышите, требуют Вас к себе!» Все, включая «политотдельского», дружно засмеялись. Все прекрасно понимали абсурдность «пропагандистского» замысла операции.

Огневое противостояние не прекращалось до наступления темноты и мы вынуждены были, заняв круговую оборону, готовиться к ночи. Естественно, проводить какие-либо разведывательные мероприятия было невозможно — мирных жителей вблизи не было, а отправлять «хадовцев» за языком было бессмысленно. К тому же мне не хотелось больше рисковать «зелеными», ибо они и так уже понесли потери. Целую ночь перестрелки то вспыхивали, то затихали — спасали «сарбозы», которые прикрывали нас по окраине кишлака Шехраван, не давая бандитам подойти к колонне на минимальное расстояние — ведь наша группировка оставалась на ночь вытянутой в колонну: ее «голова» находилась напротив окраины кишлака Чичка, а «хвост» — на окраине кишлака Шахраван. К счастью, эта ночь прошла для нас без потерь. Только со временем я нашел ответ этому: бандиты даже не могли себе представить, что мы проводим «агитационно-пропагандистский рейд», и ожидали утром начало масштабной операции по «зачистке» прилегающих кишлаков. Поэтому они оставили заслоны, имитировавшие активность ведения боевых действий против нас, а основные свои силы вывели в другой район.

Утро 23 июля оказалось тихим, солнечным и ничто не напоминало о том, что за полтора суток под сильнейшим огнем мы сумели продвинуться лишь на 1,5 километра. В 8.10 появились наши родимые «борта», которые стали барражировать над нашей колонной, начавшей движение по дороге в сторону кишлака Минчукур и далее на Курук. Все были готовы в любой момент к началу боя, но со стороны противника не прозвучало ни одного выстрела. Тем не менее «политотдельские» более не проявляли желания проводить митинги с афганцами.

Мы же с Арбобом Ивазом, его подчиненными и «царандоевцами» пешком двигались впереди нашей колонны. «Отмахав» под палящим солнцем километров десять, мы подошли к развалинам бывшего поста «Кафлатун» в к. Зардкамар, где остановились на привал в живописном зеленом оазисе — роще с высокими чинарами и нешироким арыком с чистой быстрой водой. Ноги «гудели» и я с чувством блаженства лег на траву в тени прохлады, распахнув куртку «хэбэ», устремил свой взгляд в голубое небо, рассматривая причудливые узоры облаков. Приятная прохлада в сочетании с усталостью неожиданно сморили меня и я «вырубился», задремав в окружении бойцов экипажей бывшей моей «родной» 1-й заставы ММГ-3. Внезапно меня разбудил сильный взрыв, что-то обожгло мне грудь с правой стороны и ступню, и со всех сторон поднялась сильнейшая стрельба. Спросонку ничего не понимая, я взглянул на свою грудь и увидел небольшой осколок, торчащий в верхнем правом подреберье. С ногой же времени разбираться не было — поняв, что бандиты скрытно подобрались к нам и обстреливают из гранатометов и автоматов, схватился за автомат и присоединился к стрелявшим бойцам. Несколько впереди и ниже меня по бандитам с колена из автомата стрелял командир разведвзвода лейтенант Игорь Квашнин. В это время прозвучал выстрел из гранатомета и граната, пройдя над нашими головами, ударила в деревянный ящик с какими-то пожитками, закрепленный сверху на корме БМП-2, стоявшей в каких-то двух метрах сзади от нас. Ящик выбросил кучу искр и дыма, но не загорелся. Одновременно резко усилилась интенсивность стрельбы — среди кустов в каких-то 30–40 метрах замелькали фигуры «духов», пошедших на приступ. Мы стали бить по ним длинными очередями. Стреляя длинной очередью, вдруг я, как в замедленной съемке, увидел, как голова впереди стрелявшего Игоря Квашнина стала медленно подниматься прямо под мои пули, в то время как меня «заклинило» — по неведомой мне причине не могу отпустить спусковой крючок. Это длилось какие-то две-три секунды, но я с ужасом осознавал, что сейчас моя пуля убьет его, а палец меня не слушался. К моему счастью, когда его голова уже поравнялась со стволом моего автомата — у меня закончились патроны. Долго потом мне пришлось от этого «отходить»: я не мог понять, почему не мог оторвать палец от спускового крючка и что было бы, если от моей пули погиб мой товарищ? Как можно было с этим жить?

Бой шел минут тридцать, а затем бандиты стали отходить, оставив двух человек убитыми из банды Мавляви Джабора.

Убедившись в отходе противника, мы начали осматриваться и «зализывать» раны. Оказалось, что в каких-то полутора метрах надо мной в ветку дерева попала и взорвалась граната из РПГ-7. На мое счастье, она оказалась кумулятивной и поэтому меня «достал» только один небольшой осколок, а кумулятивная струя, срикошетив от ветки дерева, попала в незащищенную кроссовкой верхнюю часть правой стопы, оставив на коже аккуратное красное пятнышко-«волдырь» ожога размером с однокопеечную монету. Ну и на память от взрыва этой гранаты на брюках моей «варшавки» остались около тридцати меток от пучков огня. А ведь последствия для меня могли быть весьма печальными, если бы граната оказалась осколочной. И снова мой ангел-хранитель уберег меня!

Несмотря на счастливое окончание боя, меня достаточно неприятно тревожил торчащий осколок. Вызвали врача. Эскулап взял пинцет и аккуратно вытащил его, а саму рану смазал йодом, налепил на нее большой пластырь и протянув мне осколок на память, в шутку тихо произнес: «Только никому не говори, что ты был ранен — не позорь мои седины». Он был прав — скорее всего, это была не рана, а мелкая отметина войны. Тем