Король лжи - Джон Харт

– Не притворяйся, что знаешь меня. Ты не понимает через что я прошла, зная, что записи здесь и что случил бы, найди их кто-нибудь.

– Ты можешь опустить оружие, Барбара?

Она не отвечала, но ствол опускался ниже, пока не уставился в пол. Взгляд Барбары был прикован к нему, и на какой-то момент я позволил себе вздохнуть, но когда она подняла на меня глаза, они горели ненавистью.

– Но потом ты снова стал видеться с той деревенской шлюхой.

– Ванесса не имела никакого отношения к нам, – возразил я.

Оружие подскочило вверх, и Барбара закричала.

– Та сука пыталась украсть мои деньги!

Меня озарила ужасная догадка.

– Что ты с ней сделала?

– Ты собирался бросить меня. Ты сам так сказал.

– Но это не имело отношения к ней, Барбара. Это касалось только нас.

– Она была нашей проблемой.

– Где она, Барбара?

– Она ушла. Это все, что имеет значение.

Я почувствовал, как внутри у меня что-то оборвалось. Ванесса была единственным смыслом моего существования. Поэтому я сказал то, что думал.

– Я спал с тобой довольно долго, чтобы научиться понимать, когда ты фальшивишь. – Я направился к ней. Моя жизнь была закончена. У меня ничего не осталось. Эта женщина забрала все, и я дал своему гневу прорваться. Я показал на потухший экран, хотя мысленным взором все еще видел ее и то, как она кричала. – Тебе это нравилось. Тебе нравилось трахать его. Он был настолько хорош? Или тебе просто доставляло удовольствие причинять мне боль?

Барбара рассмеялась, и оружие поднялось.

– О! Теперь ты мужчина. Теперь ты крутой парень. Ну, тогда позволь мне сказать кое-что. Да, мне нравилось эта Эзра знал, чего хочет, и знал, как получить это. У него была власть. Я не имею в виду силу. Я имею в виду власть. Трахать его – было самым большим удовольствием, которое я когда-либо испытывала. – Она презрительно скривила губы.

Я увидел кое-что в ее лице, и это стало следующим открытием.

– Он бросил тебя, – сказал я. – Ему нравилось заниматься с тобой сексом из-за той власти, которой он обладал над тобой. Он управлял тобой, манипулировал, но потом понял, что тебе это нравилось, и однажды случилось так, что ему наскучило все. Поэтому он бросил тебя. И именно поэтому ты застрелила его.

Я был прав. Я знал, что все было так. Видел это по ее глазам и по тому, как дернулись ее губы. На мгновение я почувствовал злорадное удовлетворение, но это продлилось недолго.

Я увидел, как она нажимала на курок.

Мне снились раздольные зеленые поля, смех маленькой девочки и щека Ванессы, мягко прижатая к моей; но сны – коварные обманщики, они никогда не длятся долго. Я поймал мимолетный последний взгляд васильковых глаз и услышал совсем слабый голос как будто он доносился через океаны. Затем последовал такой удар боли, словно я очутился в аду: Чьи-то пальцы подняли мне веки – повсюду был красный свет, ударяющий в окружающий мир. Чьи-то руки разорвали на мне одежду, и я почувствовал на своей коже металл. Я сопротивлялся, но меня вынудили опуститься и связали. Повсюду мерцали пустые лица; они плыли, люди говорили на языке, который я не понимал, затем уходили, чтобы снова вернуться. И боль не прекращалась; она пульсировала, подобно крови, проходила через меня, а потом вокруг меня появилось множество рук, и я попытался закричать.

Я ощутил движение, и белое металлическое небо качалось надо мной, как будто я был в море. Я увидел лицо, которое ненавидел, однако Миллз меня больше не мучила. Ее губы шевелились, но я не мог ответить – не понимал. Тогда она уехала, насколько я понял, и я что-то выкрикнул. Последовал ответ. Чьи-то руки вынудили ее отойти, пока она не отвела их и наклонилась, чтобы слышать мои слова. Мне надо было кричать, потому что я находился в глубокой скважине и быстро падал. Я кричал, но ее лицо ушло навсегда в белое небо, и я врезался в вязкую краску, которая была на дне скважины. Когда вокруг меня образовалась темнота, моя последняя мысль была о белом небе в аду.

Но даже в той черноте время не остановилось и иногда появлялся свет. Боль приходила и уходила, подобно приливам и отливам, и, когда она ослабела, я стал узнавать лица и голоса Я слышал Хэнка Робинса, спорящего с Миллз, которая, как я чувствовал, хотела задать мне больше вопросов. Потом доктор Стоукс, постаревший от волнения. Он держал зажим и разговаривал с незнакомым мужчиной в белом халате. И Джин была там – она плакала так надрывно, что я не мог этого вынести. Она говорила мне, что все поняла, что Хэнк ей все рассказал – о тюрьме и моей добровольной жертве. Говорила, что любит меня, но никогда не смогла бы провести жизнь в тюрьме ради меня. Она сказала, что я лучше ее, однако это уже не имело смысла. Я находился в аду, но это был ад, сотворенный моими собственными руками. Я пробовал объяснить ей это, но мне сдавило горло. Так что я наблюдал молча и ждал, когда скважина затянет меня.

В какой-то момент мне показалось, что я видел Ванессу. но то, наверное, была самая жестокая шутка ада, и я не возвращался к этому видению. Закрыв глаза, я оплакивал ее потерю, и, когда поднял взгляд, она исчезла. Я лежал в темноте – одинокий, замерзший. Холод, казалось, будет вечным, но наконец тепло нашло меня, причем так, чтобы я это запомнил. Я снова очутился в аду. Теперь ад был горячим, не холодным. И адом была боль, поэтому, когда я пробудился и обнаружил, что все ушли, мне показалось: сон возвращается. Я открыл глаза, но не увидел ни ребенка, ни зеленых полей, ни Ванессы.

Когда я окончательно проснулся, я лежал в прохладном воздухе и слышал шелест движения, надо мной наклонилось чье-то лицо. Сначала оно было расплывчатым, но я моргнул, чтобы сфокусироваться. Это была Джин.

– Расслабься, – сказала она. – Все хорошо. У тебя все будет о'кей.

Рядом с ней появился незнакомец, мужчина в белом халате. У него были темные глаза и борода, которая блестела, как будто смазанная маслом.

– Меня зовут доктор Юзеф, – сообщил он. – Как вы себя чувствуете?

– Пить. – Я издал сухой хриплый звук. Я не мог поднять голову.

Доктор обратился к Джин.

– Ему можно дать маленький кусочек льда, но только один. Потом минут через десять другой.

Я услышал, как звякнула ложка, и Джин наклонилась ко мне. Она протолкнула кусочек льда мне в рот.

– Спасибо, – прошептал я. Она улыбнулась, но в улыбке была боль.

– Как долго? – спросил я.

– Четыре дня, – ответил врач. – Вам повезло, остались живы.

Четыре дня.

Он гладил меня по руке.

– Вы поправитесь; будет больно, но вы выкарабкаетесь. Мы переведем вас на твердую пищу, когда будете к этому готовы. Как только к вам вернутся силы, приступим к восстановительной терапии.