Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме - Глен Кук

– Мои объятия открыты, – сказал Ронштадт Гаруну. – Мои владения – девственная земля. Она сможет прокормить на много тысяч больше. Но король нервничает. Он приказал мне пересчитать всех по головам и больше никого не принимать – ему не хочется, чтобы я стал чересчур силен. Пришлось пойти на небольшой подлог. Я хочу облагородить всю эту долину, что невозможно без дешевой рабочей силы Гамиля.

– Таков твой договор с Мегидом?

– И достаточно щедрый по всем стандартам. Поскольку я не воинствен, феодальное бремя невелико.

– Ясно. А их обязанности передо мной как королем?

Ронштадт слегка потускнел:

– Они больше не живут в Хаммад-аль-Накире. Это Кендель.

Гарун с трудом подавил вспышку гнева. Белул мягко взял его под локоть:

– Его логика неоспорима, повелитель. Мы не можем рассчитывать что-то получить, ничего не отдав взамен. А этот господин, похоже, готов дать куда больше за меньшее.

– Я не стану препятствовать, если они захотят тебе помочь, – сказал Ронштадт. – До тех пор, пока это не делается за мой счет.

Гарун продолжал злиться. Роль Короля без Трона принесла ему куда больше разочарования, чем он ожидал. Слишком многое зависело от доброй воли тех, кто ничем не был ему обязан. Прежде чем жители Запада начнут воспринимать его всерьез, следовало создать нечто вроде политической валюты, которую им хотелось бы получить в обмен на то, что они могли дать.

Но прежде всего нужно было сохранить лояльность беженцев. Он не мог ни позволить им ассимилироваться, ни забыть об их обидах. Они должны были оставаться реальной силой, способной бороться за власть в Хаммад-аль-Накире.

– Гамиль говорит, что ты хочешь встретиться с герцогом Грейфеллсом, – сказал Ронштадт. – Могу я дать совет?

– Какой?

– Не трать зря время.

– Что?

– Он – не тот, кто тебе нужен. Он – креатура политики, приспособленец. Он стал командующим лишь потому, что итаскийской короне пришлось заключить сделку с оппозицией. С его амбициями ты ничем ему не поможешь. Он не уступит тебе ни пяди.

– Ты его знаешь?

– Он мой дальний родственник по линии жены. Как и другой человек, с которым тебе как раз следует встретиться. На севере все так или иначе родственники друг другу.

– И с кем же нам стоит встретиться? – спросил Белул. – Если от герцога никакого толку – тогда кто?

– Итаскийский военный министр. Он начальник герцога и его враг. И он пользуется благосклонностью итаскийского короля. Я дам тебе рекомендательное письмо.

На следующее утро, когда они ехали на встречу с Грейфеллсом, Гарун спросил:

– Что думаешь насчет нашего благодетеля?

– Время покажет. – Белул пожал плечами.

– Малообразованным его не назовешь, – заметил эль-Сенусси. – Мегид о нем хорошего мнения. И доверяет ему.

Все согласились с Белулом.

– О Грейфеллсе многое скажет его к нам отношение.

Найти герцога оказалось легко: за последние три дня его войско не преодолело и двадцати миль. Ронштадт оказался прав: Грейфеллс не пожелал иметь никаких дел с Гаруном. Бин Юсиф сумел добраться лишь до входа в шатер герцога, где ему пришлось ждать, пока адъютант доложит о его прибытии.

Радетик в достаточной степени обучил Гаруна итаскийскому языку, чтобы он сумел понять оскорбления, посыпавшиеся на голову адъютанта за то, что тот беспокоит его из-за «банды кривоногих угонщиков верблюдов».

Когда адъютант вернулся весь красный и начал извиняться, Гарун лишь сказал:

– Передай ему, что он еще пожалеет о своем высокомерии.

– Ну? – спросил Белул, когда Гарун вернулся к командирам.

– Граф был прав. Он не стал со мной разговаривать.

– Что ж, тогда последуем совету Ронштадта. Итаския не так уж далеко.

– Полагаю, несколько лишних дней ничего не изменят.

Три дня спустя они пересекли Великий мост, сопровождаемые раздраженным сержантом из местных.

– Былая слава, – нараспев проговорил эль-Сенусси. – Так выглядел Ильказар в дни расцвета империи.

Мало кто из них видел нечто похожее на здешнюю набережную. На реке царило невероятное оживление. Хеллин-Даймиель и Дунно-Скуттари все больше зависели от доставлявшихся по воде товаров. Река богатств текла из казны осажденных городов в сундуки итаскийских торговцев.

Сержант подгонял их, все время ворча, пока не привел в кремль в центре города. Он провел их в здание, а затем, поднявшись на несколько этажей, – в приемную, где хромой старик выхватил у Гаруна рекомендательное письмо и скрылся за украшенной причудливой резьбой дверью. Исчез он ненадолго.

– Его светлость сейчас тебя примет. Только тебя. – Он показал на Гаруна. – Остальные останутся здесь.

– Быстро, однако, – пробормотал Гарун, направляясь к двери.

Его спутники, которым старик преградил путь, неуверенно переминались с ноги на ногу.

Навстречу Гаруну вышел худой невысокий человек средних лет, протягивая руку:

– Мне говорили, что ты молод, но я не ожидал, что настолько.

– Мне посоветовал встретиться с тобой граф Ронштадт в Кенделе.

– Ты не только молод, но и прям. Мне это нравится, хотя вы, молодежь, порой с этим перебарщиваете. Как я понимаю, мой родственник тебя разочаровал?

– Герцог Грейфеллс? Он повел себя невежливо.

– Как обычно. Его забыли научить хорошим манерам. Не перестаю удивляться, как ему удалось стольких повести за собой. И еще больше я удивился, когда он добился поста командующего в обход меня.

– Я слышал, он хороший солдат.

– Когда это служит его целям. Полагаю, он попытается воспользоваться представившейся возможностью как очередной ступенькой к трону. Он не делает тайны из своих долгосрочных намерений.

Гарун медленно покачал головой:

– Какой в том интерес? Для меня это не более чем боль – как головная, так и душевная.

Министр пожал плечами:

– Сядь. Думаю, нам нужно кое о чем договориться.

Гарун сел, пристально разглядывая министра, который смотрел на него поверх сцепленных пальцев. Бин Юсиф видел перед собой человека, полностью подчинившего себе судьбу, столь же самоуверенного, как и Эль-Мюрид. Он мог стать опасным врагом.

Министр же видел мальчика, который был вынужден стать мужчиной. Груз свалившихся на него забот прибавил ему лет. Черты его лица выдавали зарождающийся в душе цинизм, от которого морщился лоб и кривились губы. И еще в нем чувствовалась жесткость и неумолимость, какие обычно предшествуют фанатизму.

– О чем договориться? – спросил Гарун.

– Прежде всего скажи мне, что ты думаешь о целях Эль-Мюрида. Его военных целях. На религиозные вопросы мне наплевать.