Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт

была маленькой, через город проезжала окружная ярмарка. Родители взяли нас с собой и купили билеты на аттракционы, хотя я до смерти их боялась. Именно Эдвард убедил меня прокатиться на карусели. Он усадил меня на деревянную лошадку и заверил, что она волшебная и может превратиться подо мной в настоящую, но при условии, что я не буду смотреть вниз. Поэтому я не смотрела. Я уставилась на вертящуюся толпу и выискивала глазами брата. Даже когда у меня начинала кружиться голова или казалось, что вот-вот стошнит, круг заканчивался, и Эдвард снова оказывался рядом. Через некоторое время я перестала думать о волшебной лошади и даже о том, как мне страшно, и вместо этого превратила поиск Эдварда в игру.

Наверное, такой и должна быть семья. Карусель, снова и снова возвращающаяся в одно место.

– Эдвард, – говорю я, – можешь меня подвезти?

Если мама и Джо удивляются, узнав, что к отцу меня отвезет Эдвард, то хорошо это скрывают. Ехать всего пятнадцать минут, но поездка кажется намного длиннее. Невзрачная прокатная машина совсем не похожа на старую развалюху Эдварда, а у меня за спиной нет рюкзака, но мы слаженно заняли те же места, как и в детстве, когда брат возил меня в школу. Я переключаю радио, пока не нахожу франко-канадскую волну. Хотя Эдвард шесть лет изучал французский в школе, обычно он развлекался, притворяясь, что переводит для меня скандальные новости о золотой рыбке, найденной в общественном питьевом фонтанчике, или о домашнем осле по кличке Мистер Лефо, которого случайно избрали в городскую комиссию. Я жду, что брат снова начнет переводить, но он только хмурится и переключает на классический рок.

У больницы Эдвард подъезжает к парадному входу.

– А ты разве не пойдешь? – спрашиваю я.

Он качает головой:

– Зайду попозже.

Забавно. Все годы, пока Эдвард отсутствовал, я никогда не чувствовала себя одинокой. Но теперь, после его возвращения, когда я смотрю на отъезжающую машину, меня охватывает грусть.

Медсестры в отделении интенсивной терапии здороваются со мной и расспрашивают, не болит ли плечо. Они сообщают, что мой отец хорошо себя вел, но я не проникаюсь шуткой, поэтому натянуто улыбаюсь и иду в палату.

Он лежит в той же позе, что и при прошлом моем посещении: руки уложены поверх тонкого одеяла, голова запрокинута на подушку.

Здесь отвратительные подушки. Я знаю по собственному опыту. Они слишком пухлые и завернуты в пластиковые наволочки, отчего кожа головы сильно потеет.

Я подхожу к отцу и осторожно поправляю подушку, чтобы шея не выгибалась под таким странным углом.

– Так лучше, правда? – спрашиваю я и присаживаюсь в изножье кровати.

Позади него странная, футуристического вида мешанина из машин и компьютерных мониторов, как будто отец снимается в научно-фантастическом фильме. «Вот было бы здорово!» – думаю я. Если бы он мог общаться, заставляя маленькие зеленые линии на экране подпрыгивать. Крутиться и писать по буквам мое имя.

Пару секунд я на всякий случай внимательно присматриваюсь к мониторам.

В палату входит медсестра. Ее зовут Рита, и у нее есть канарейка по имени Джастин Бибер. На больничном бейдже у нее фотография птицы.

– Здравствуй, Кара, – говорит она. – Как поживаешь? – Потом похлопывает отца по плечу. – А как поживает мой личный Фабио?

Она называет его так из-за прически, вернее, того, что от нее осталось, где волосы не обрили. Наверное, настоящий Фабио – герой с обложки любовного романа, хотя я никогда их не читала. Я знаю его только как парня из рекламы маргарина, которому в другой рекламе врезалась в лицо птица на аттракционе в Диснейленде.

Пока Рита подвешивает новую капельницу, я смотрю на руку отца, лежащую на одеяле, и пытаюсь представить, как она касается женщины, чье лицо уже не могу вызвать из памяти. Я представляю, как он везет ее в клинику на аборт. Она бы сидела на моем обычном месте.

Я наклоняюсь вперед, словно собираясь поцеловать в щеку, но на самом деле пригибаюсь к его уху, чтобы Рита не слышала.

– Пап, – шепчу я, – давай договоримся: я прощу тебя, если ты простишь меня.

И тут он открывает глаза.

– Боже мой! – кричу я.

Встревоженная Рита опускает взгляд на отца. Она тянется к интеркому за кроватью и вызывает сестринский пост.

– Нам нужен невролог, – говорит она.

– Папочка!

Я встаю с кровати и обхожу изножье, чтобы сесть поближе к нему. Взгляд отца скользит влево, когда я иду в этом направлении.

– Вы же это видели, да? – спрашиваю я Риту. – Как он следил за мной взглядом? – Я обхватываю руками его щеки. – Ты меня слышишь?

Его глаза не отрываются от моих. Я успела забыть, какого голубого они цвета, такого яркого и ясного, что смотреть в них больно, как на небо утром после снегопада.

– Я борюсь за тебя, – говорю я. – Я не сдамся, если ты не сдашься.

Голова отца свешивается набок, глаза закрываются.

– Папа! – кричу я. – Папочка!

Я плачу и трясу его, но он не отвечает. Даже после прихода доктора Сент-Клэра и всех проведенных им тестов отец не реагирует.

Но на пятнадцать секунд – пятнадцать восхитительных секунд! – он ожил.

Когда я сбегаю вниз, на десять минут позже запланированной встречи, мать уже расхаживает по больничному вестибюлю.

– Ты опоздаешь в суд, – говорит она, но я бросаюсь в ее объятия.

– Он проснулся, – говорю я. – Он проснулся и посмотрел на меня!

Мама не сразу меня понимает.

– Что? Только что?

Она хватает меня за руку и бежит к лифту.

Я останавливаю ее:

– Он совсем ненадолго очнулся. Но в палате была медсестра, и она все видела. Он смотрел прямо на меня, и его взгляд следовал за мной, когда я обошла кровать, и я видела, он пытается мне что-то сказать… – Я замолкаю, крепко обнимая ее за шею. – Я же говорила!

Мама достает из кармана мобильный и набирает номер:

– Расскажи Цирконии.

Вот почему я влетаю в зал суда с опозданием на двадцать минут, как раз когда судья Лапьер говорит:

– Мисс Нотч, насколько я понимаю, вы хотите что-то сказать.

– Да, Ваша честь. Я хочу снова вызвать своего клиента и нового свидетеля. Появились новые доказательства. Я считаю, что суд должен их выслушать.

Поднимается Джо.

– Вы завершили изложение своих доводов, – возражает он.

– Судья, мы решаем вопрос жизни или смерти человека. Несколько минут назад обстоятельства изменились, иначе я бы предупредила о них заранее.

– Разрешаю, – говорит судья.

И я снова поднимаюсь на свидетельское место.

– Кара, куда ты ездила во время перерыва на ланч? – спрашивает Циркония.

– Навестить отца в больнице.

– Что случилось, когда ты вошла в его палату?