Алтын-Толобас - Борис Акунин

– А вы что же? – спросил капитан, видя, что Вальзер еще невыпил. До дна. Или, как говорят московиты, do nogtja – чтоб потом подставитьноготь, и на него стекла одна-единственная капля. Этот самый ноготь русских игубит, но вы ведь от одной кружки доброго вина не сопьетесь?

Капитан засмеялся собственной шутке и, взяв кружку аптекаряза донышко, проследил, чтобы тот выпил до конца.

– Ну-ка, давайте ноготь.

Задыхаясь, Вальзер опрокинул кружку на подставленный большойпалец. Вытекла не капля, а целый ручеек, но для книжного червя и это былонеплохо.

– Я… Я не привык… столько… пить. – Аптекарь хватал ртомвоздух. Его рука судорожно зашарила в кармане, выудила оттуда стеклянныйпузырек с жидкостью лилового цвета. – Это желудочный эликсир…

Он осушил пузырек до половины, спрятал его обратно и вытеррукавом вспотевший лоб.

Корнелиусу тоже стало жарко. Кипрское, как и подобаетблагородному вину, ударило не в голову, а в ноги. Он покачнулся, – Вы что-тобледны, – сказал аптекарь. – Еще бы – столько перенесли за последние сутки.Садитесь.

Он пододвинул стул, и фон Дорн, поблагодарив, сел. Локтемоперся об стол. Похоже, усталость и в самом деле брала свое: оловянная тяжесть,накапливаясь, медленно ползла от ступней вверх.

Странно смотрел на капитана Вальзер – не то со страхом, нето с состраданием.

– Попробуйте-ка подняться, – сказал он вдруг. Корнелиусудивился. Оперся рукой, попытался встать, но ноги были как не свои.

– Что со мной? – пробормотал фон Дорн, остолбенело глядя навышедшие из повиновения колени.

– Это действие яда, мой бедный друг, – грустно сказалВальзер. – К моему глубокому сожалению, вы не оставили мне выбора. Я вновь, каки в начале нашей дружбы, подверг вас испытанию, но на сей раз вы его не прошли.В тот раз я проверял вас на верность, сегодня – на зрелость. Увы, мой добрыйкапитан, вы – дитя не света, а тьмы. Ваш скованный разум пребывает во мраке.Ничего, Книга поможет рассеять темноту. Я исполню свой план, только без вашейпомощи. Пускай я погибну, уничтоженный фанатиками или сожженный на костре, ноблагодаря мне человечество сделает первый шаг к освобождению от пут.

– Вы меня отравили? – недоверчиво спросил Корнелиус. –Кипрским вином? Но… но ведь вы тоже его пили! Вы, должно быть, шутите. Вамвесело, что я так опьянел от одной кружки.

– Нет, я не шучу. Я выпил вместе с вами, но у меня был заготовленфлакон с экстракцией серпентариума. Он устраняет действие яда.

Какое вероломство! Напоить отравой друга!

– Мерзавец! – крикнул фон Дорн.

Выхватил кинжал, попытался пронзить отравителя. Не досталпредусмотрительный аптекарь стоял слишком далеко, а капитана по-прежнему неслушались ноги. Хуже того, Корнелиус почувствовал, что и поясница деревенеет –поворачиваться стало трудно. Эх, жаль оставил шпагу наверху чтоб не мешаласпускаться по лесенке.

– Вы не сможете меня убить, – словно извиняясь, развелруками Вальзер. – Яд будет подниматься по вашим жилам всё выше и выше. Этодревний рецепт, который знали еще в античной Греции. Именно этим ядом отравилсяСократ. Но я усовершенствовал состав, действие снадобья стало более щадящим. Выне ощутите боли. Тошноты тоже не будет. Когда яд дойдет до мозга, вы сначалалишитесь языка, потом зрения, слуха и прочих органов чувств и в конце концовкак бы погрузитесь в сон. Это завидная смерть. Когда наступит мой час, я хотелбы уйти точно так же.

– Умоляю, дайте мне противоядие! – прохрипел Корнелиус. Онуже не мог повернуть туловище к Вальзеру – выворачивал одну шею. – Клянусь, яне стану противодействовать вашему плану! Клянусь честью! Фон Дорны никогда ненарушают данного слова.

Вальзер грустно усмехнулся.

– Простите меня, но это совершенно невозможно. Я верю вам,вы говорите искренне. Но потом, избавившись от страха смерти, вы рассудитеиначе. Вы скажете себе: да, я поклялся честью, но что такое честь какого-токапитана мушкетеров по сравнению с благом человечества? Вы благородный человек,бедный господин фон Дорн. Во имя спасения христианского мира вы пожертвуете исвоей честью. Беда в том, что мы с вами понимаем благо и спасение человечествапротивоположным образом. Мой несчастный, одурманенный друг! Ох, как тяжкодается мне этот подвиг во имя разума! Аптекарь всхлипнул и отвернулся.

– Послушайте, Вальзер! – быстро заговорил капитан, боясь,что лишится языка и тогда уже нельзя будет ничего изменить. – Как вы непонимаете! Если без Бога, то даже такой добрый и мудрый человек, как вы,способен на любое злодейство. Я хуже вас – корыстнее, глупее, тщеславнее. Янарушал чуть ли не все Божьи заповеди, я убил на своем веку по меньшей мересемнадцать человек. Но каждый раз, вонзая клинок или спуская курок, я знал, чтосовершаю смертный грех. А вы убиваете друга и почитаете это за подвиг!

Раздался звон, это из бессильных пальцев правой руки выпалкинжал.

– Яд действует еще быстрее, чем я думал, – сказал как бы просебя Вальзер. – Вторая рука отнимется чуть позднее – из-за того, что слевасердце, качающее кровь… Скоро, уже скоро.

– Я умираю, спасите! – в отчаянии простонал Корнелиус.

– Нет. Оставить вам жизнь было бы непростительной слабостью,худшим из преступлений.

Ни на что больше не надеясь, фон Дорн сжал в кулак пальцылевой, еще не омертвевшей руки.

– Нет! Худшее из преступлений – вероломство. Нет ничегоотвратительней, чем сломать веру – в Бога ли, в того ли, кого считал другом илюбил, кому доверял. Будьте вы прокляты с вашей Книгой!

– Я тоже полюбил вас! Я и сейчас вас люблю! – Вальзерпорывисто шагнул к обреченному – было видно, что слова капитана задели его заживое. – Но Человека я люблю больше, чем себя и вас! Жаль, что вы умрете, так ине уразумев…

Левая рука фон Дорна еще не утратила чувствительности.Полуокоченевший мушкетер схватил ею аптекаря за ворот и, вложив в это движениевсю свою силу, всю жажду жизни, рывком впечатал голову отравителя в угол стола.

Вальзер обмяк, без звука сполз вниз.

«Скорей, скорей», – шептал Корнелиус, раскачивая стул.Наконец удалось оттолкнуться от стола достаточно сильно, чтобы вместе со стуломопрокинуться на пол. Боли от удара фон Дорн не почувствовал. Холод разливалсяпо руке от плеча к локтю. Только бы дотянуться до кармана, в котором у Вальзералежит противоядие!

В тот самый миг, когда пальцы коснулись рельефного стекла,вдруг начало неметь запястье.