Те, кто уходит, и те, кто остается - Элена Ферранте

Я все никак не могла успокоиться. Нино совершил ошибку. Если он и правда дорожил мной, надо было вернуться к исходной точке. Он должен снова завоевать симпатию и дружбу Пьетро — мой муж только этого и желал. Неужели Нино и правда верил, что, внося сумятицу в нашу жизнь, действует мне во благо? Нет, не может быть. Мне надо поговорить с ним, сказать, что с его стороны глупо так вести себя с Пьетро. Я тихонько встала с постели, вышла из комнаты, босиком миновала коридор, постучалась в дверь Нино, подождала немного и вошла. В комнате было темно.

— Решилась наконец? — спросил он.

Я вздрогнула. На что решилась? Я не стала задумываться над этим вопросом, просто поняла, что он прав. Да, я решилась. Сняла ночную рубашку и легла рядом с ним, хотя было очень жарко.

К себе в постель я вернулась около четырех утра. Муж вздрогнул, пробормотал во сне: «Что случилось?» Я уверенно сказала ему: «Спи», и он успокоился. Голова шла кругом. Я была счастлива, но, как ни старалась, не могла осознать, что то, что только что случилось, случилось со мной, в моем доме, здесь, во Флоренции. Мне казалось, что между мной и Нино все кончилось еще там, в квартале, когда его родители переезжали под душераздирающие крики Мелины и грохот вещей, которые она выкидывала из окна. Или на Искье, когда мы гуляли по пляжу, держась за руки. Или в Милане, после той встречи в книжном, когда он защищал меня от злобного критика. На краткий миг это освободило меня от чувства вины, словно подруга Лилы, жена Пьетро и мать Деде и Эльзы не имела ничего общего с девочкой-девушкой-женщиной, любившей Нино и наконец заполучившей его. Тело еще помнило следы его прикосновений, его поцелуев, и жажда наслаждения все не утихала. «До утра еще далеко, — говорила я себе, — что я здесь делаю? Надо вернуться к нему».

Я провалилась в сон. Когда я снова открыла глаза, то вздрогнула от испуга: в комнате было уже светло. Что я натворила? Здесь, в собственном доме. Вот дура! Скоро проснется Пьетро. И дочери. Надо вставать, готовить завтрак. Нино попрощается с нами и уедет в Неаполь к жене и сыну. А я снова стану сама собой.

Я поднялась, долго простояла под душем, высушила волосы, старательно накрасилась, надела красивое платье, будто собиралась на выход. О, конечно же, в ночи мы с Нино поклялись, что больше не потеряем друг друга и найдем способ быть вместе. Но как и когда? И с какой стати ему искать новых встреч со мной? Все, что между нами могло случиться, уже случилось, дальше пойдут одни осложнения. Ну хватит. Я накрыла на стол. Мне хотелось, чтобы у него осталась добрая память о том, как он гостил у нас в доме, об окружавших его мелочах, обо мне.

На кухне показался Пьетро, растрепанный, в пижаме.

— Куда это ты собралась?

— Никуда.

Он посмотрел на меня в недоумении: я никогда не наряжалась с утра пораньше.

— Ты прекрасно выглядишь.

— И не благодаря тебе.

Он подошел к окну, посмотрел на улицу и проворчал:

— Я вчера вечером очень устал.

— И вел себя как невоспитанный подросток.

— Я попрошу у него прощения.

— Прежде всего ты должен попросить прощения у меня.

— Прости.

— Он сегодня уезжает.

Тут показалась Деде, босая. Я пошла искать ей тапки, разбудила Эльзу, та, как обычно, еще не открыв глаза, принялась меня целовать. От нее чудесно пахло, она была такая нежная! «Ну да, — сказала я себе, — это произошло. И хорошо, а то ведь могло и не произойти. Но теперь надо взять себя в руки. Надо позвонить Мариарозе, узнать, что там с Францией, поговорить с Аделе, съездить в издательство, спросить, что они собираются делать с моей книгой: правда она им понравилась или просто не хотят обижать мою свекровь». В коридоре послышался шум. Это был Нино. Все во мне перевернулось. Он еще был здесь, хоть и ненадолго. Я высвободилась из объятий Эльзы, сказала: «Прости, моя сладкая, мама сейчас», — и выскользнула за дверь.

Заспанный Нино выходил из своей комнаты. Я увлекла его в ванную и закрыла дверь. Мы целовались, и я снова потеряла чувство времени и пространства. Я сама поражалась, насколько желала его, — все-таки я хорошо умела прятать свои чувства. Мы сплелись в объятиях с таким неистовством, какого я не знала никогда; наши тела бились друг о друга, словно стремились разлететься на кусочки. Так вот что такое удовольствие: сломаться, слиться, не помнить больше, где я, где он. Даже если бы появился Пьетро, даже если бы зашли девочки, они бы не узнали нас. Я шептала, прижимаясь губами к его губам:

— Оставайся.

— Не могу.

— Тогда возвращайся, ты же вернешься? Поклянись.

— Да.

— А звонить мне будешь?

— Да.

— Скажи, что не забудешь меня, скажи, что не оставишь, скажи, что любишь меня.

— Я тебя люблю.

— Повтори.

— Я тебя люблю.

— Поклянись, что не врешь.

— Клянусь.

Через час он уехал, хотя Пьетро все еще обиженным голосом уговаривал его остаться, а Деде и вовсе разрыдалась. Муж пошел мыться, одеваться и собираться на работу. «Я не сказал полиции, что Паскуале и Надя были у нас, — опустив глаза в пол, пробормотал он. — Но не потому, что хотел тебя защитить, а потому что считаю, что в наши дни многие путают инакомыслие с преступлением». Я не сразу поняла, о чем он. Паскуале и Надя совсем вылетели у меня из головы, и мне стоило усилий вернуть их туда. Пьетро подождал несколько секунд — может, хотел услышать, что я с ним согласна, а может, надеялся, что этот жаркий день, в который ему предстоит принимать экзамены, начнется с подтверждения того, что мы стали ближе друг к другу, что хоть раз в жизни наши мысли совпали. Но я лишь рассеянно пожала плечами. Какое мне было дело до политических воззрений, до Паскуале и Нади, до гибели Ульрики Майнхоф,[24] до рождения Социалистической Республики Вьетнам, до успехов на выборах коммунистической партии? Весь мир отступил на второй план. Я была погружена в себя, в свою плоть, что казалось мне не только единственно возможным способом существования, но и единственным, ради чего вообще стоило жить. Когда муж — это воплощение организованного хаоса — вышел и закрыл за собой дверь, я вздохнула с облегчением. Мне было трудно выдерживать на себе его взгляд; я боялась, что на губах проступят следы поцелуев, что меня выдаст ночное изнеможение и обретшее сверхчувствительность, словно обожженное тело.

Как только я осталась одна, ко мне вернулась уверенность, что больше я никогда не увижу и не услышу Нино. Вслед за этой мыслью пришла вторая: я не могу больше жить с Пьетро. Не могу спать с ним в одной постели. Что же делать? Брошу его, думала я. Уйду, забрав дочерей. Но ведь существует какая-то процедура? Нельзя же просто уйти и все? Я ничего не знала ни о раздельном проживании, ни о разводе, понятия не имела, что для этого следовало предпринимать и как долго ждать свободы. У меня не было ни одной знакомой пары, которая прошла бы через все это. Как поступают с детьми? Кто отвечает за их попечение? Смогу ли я увезти девочек в другой город — скажем, в Неаполь? Кстати, почему в Неаполь, почему не в Милан? Если я оставлю Пьетро, говорила я себе, рано или поздно мне придется идти работать. Времена сейчас тяжелые, экономика в кризисе — Милан самое подходящее для меня место, там мое издательство. Но как же Деде и Эльза? Они же должны видеться с отцом? Значит, оставаться во Флоренции? Ну уж нет, ни за что. Лучше в Милан. Пьетро будет приезжать повидать дочерей, когда сможет и захочет. Да. Но мысли сами уносили меня в Неаполь. Не в наш квартал — туда я ни за что бы не вернулась. Я представляла, как поселюсь в одном из лучших районов города, в нескольких шагах от дома Нино, на виа Тассо. Я буду смотреть из окна, как он идет в университет и возвращается назад, каждый день встречать его на улице, болтать с ним. Я не буду ему мешать. Не буду создавать ему проблем с семьей. Наоборот, еще крепче подружусь с Элеонорой, стану больше с ней общаться. Этого мне будет вполне достаточно. Значит, все же в Неаполь, а не в Милан. К тому же Милан после расставания с Пьетро будет ко мне уже не столь благосклонен. Мариароза ко мне охладеет, Аделе тоже. Мы не рассоримся — они люди цивилизованные, но все же Пьетро им сын и брат, хоть в семье его не очень-то уважают. Отец семейства, Гвидо, тоже скажет свое веское слово. Нет, рассчитывать на Айрота, как сегодня, я больше не смогу, а может, и на издательство тоже. Помощи можно ждать только от Нино. У него повсюду друзья, и он наверняка найдет способ поддержать меня. Если только мое близкое присутствие не начнет раздражать его жену, да и его самого тоже. Кто я для него? Замужняя женщина, которая живет во Флоренции со своей семьей. Живет далеко от Неаполя и несвободна. И вдруг ни с того ни с сего рушит свой брак, сбегает к нему, селится в нескольких шагах от его дома — какой ужас! Он сочтет меня сумасшедшей, бабой, у которой не все дома и которая во всем зависит от мужиков. А уж в какой ужас придут подруги Мариарозы! Нет, такая я ему не нужна. Он любил стольких женщин, не задумываясь, переходил из одной постели в другую, оставлял после себя детей и считал брак добровольным соглашением, а не клеткой, в которой заперты человеческие желания. Я буду выглядеть смешно. В своей жизни я обходилась без стольких вещей, обойдусь и без Нино. Пойду своей дорогой вместе со своими дочерьми.