Река надежды - Соня Мармен

– Где ты услышал это слово, Габи?

– Это Жюльен! Он сказал, что я – баста’д!

– Жюльен, конечно же, не знает, что означает это слово, и сказал его, только чтобы насмешить друзей!

Изабель постаралась утешить сына, но эти объяснения ей самой казались малоубедительными.

– Баста’д – это то же самое, что шотландец? Жюльен сказал, что у меня шотландская башка, что я – английская мо’ковка и…

– Английская морковка?

– …и что мухи гадят на англичан, потому что они мерзкие! – закончил свою тираду мальчик, опуская глаза долу и указывая пальцем на россыпь веснушек, появляющуюся у него на щеках каждую весну.

– Ангел мой, ты прекрасно знаешь, что это не от мух… С возрастом твои веснушки исчезнут, обещаю! Хотя мне они очень нравятся.

Чем еще утешить сына, она не придумала. Изабель растерялась перед таким откровенным проявлением недоброжелательности. Как защитить ребенка от слов, которые они оба – и тот, кто сказал, и тот, к кому они были обращены, – знали, что слова обидные, хотя смысл их и не был им до конца понятен? Ей вспомнилась давняя ссора Габриеля с Жюльеном. Жюльен прибежал из сада в гостиную в слезах и с разбитой губой. Выяснилось, что Габриель ударил его кулаком по лицу. Сын наотрез отказался извиняться перед Жюльеном, потому что тот назвал его «глупой макакой», и Изабель пришлось в наказание запереть его на остаток дня в детской. Теперь она уже не сомневалась, что «глупая макака» – не единственное оскорбление, которое ее маленький Габриель услышал в свой адрес. И как давно ему приходится терпеть насмешки сверстников?

Только теперь она осознала, что у Габриеля нет настоящих друзей. Мальчик предпочитал играть с животными и насекомыми, по отношению к которым порой бывал жесток. Оказывается, это был единственный доступный для него способ дать отпор обидным словам. А она снова и снова наказывала его за жестокость! Но ведь откуда ей было знать… Нужно поскорее что-то придумать, оградить ребенка от тех, кто заставляет его страдать! Искренне огорченная, она отвернулась, чтобы Габриель не увидел ее слез, и поспешно переменила тему разговора.

– Мне еще нужно заехать к шляпнице. Мари пойдет на рынок за покупками, а ты, моя радость, останешься со мной.

Жуя яблоко, Габриель сделал вид, что любуется своими серебряными пряжками. Ему не хотелось смотреть на мать. Вдруг она снова начнет ругать его за испорченную шляпку? Она не ответила на вопрос, но ничего, он задаст его позже…

В шляпной мастерской Габриель уже десять минут от скуки теребил полу своей курточки. Ему не нравилось ходить с матерью по одежным и галантерейным лавкам. Там всегда было полно дамочек и девчонок… таких, как та, что сидит сейчас напротив на стуле и объедается эклером. Он наблюдал за девочкой несколько минут и подсчитал на пальцах, сколько пирожных успело исчезнуть в ее испачканном шоколадной глазурью ротике. Девочка улыбнулась ему, и он ответил вымученной гримаской.

Утомившись ожиданием, мальчик решил занять руки чем-то более полезным. Мадам Дюма окинула его суровым взглядом.

– Она идет вам чрезвычайно! – восхищенно щебетала мадам Кадьё, подталкивая Изабель к зеркалу. – Посмотрите, какая тонкая работа! Ее сплела не какая-нибудь там крестьянка! Мадам Тюркот – настоящее сокровище! Я открыла ее в прошлом году. У этой женщины пальчики феи! Ее изделия ничем не хуже тех, что мы получаем из Парижа, а стоит вполовину дешевле!

– Шляпка – просто прелесть! – подхватила мадам Франсуаза Руврэ.

Завязав широкую ленту под подбородком, Изабель повернулась так и эдак, любуясь своим отражением, потом кивнула.

– И она совсем не пахнет соломой! – добавила шляпных дел мастерица. – Мадам Тюркот вымачивает соломку в воде с добавлением духов. Вы ведь уловили этот чудный аромат?

– Пожалуй… – Изабель была вполне довольна покупкой.

– Мам!

– Габриель, подожди! Или ты не видишь, что я занята?

– Это для завтрашнего пикника?

Мадам Кадьё принесла шляпную картонку.

– Да, завтра мы идем на праздник к мсье д’Айбусу.

– Мам!

Со вздохом Изабель повернулась к источнику своего раздражения. Габриель улыбнулся и выставил вперед палец, испачканный плодами успешной охоты в носу.

– Мам, не знаю, куда мне это сп’ятать! – проговорил он неуверенно.

Разглядев, о чем идет речь, Изабель покраснела до корней волос. Она наклонилась к мальчику, довольная тем, что широкие поля шляпы скрывают ее лицо.

– Габи! Это следует убирать в носовой платок! Я думала, ты знаешь…

– Я знаю, но платка у меня нету!

– А где он? Утром я дала тебе чистый платочек.

– Я выти’ал платком ва’енье, он стал г’язный, и я оставил его в кухне на столе!

Изабель достала из своей сумочки вышитый платок и быстро стерла маленькую «неприятность» с пальца, который Габриель до сих пор держал у нее перед носом. Она затылком ощущала устремленные на нее осуждающие взгляды.

– Габриель, подожди на улице, пока я не закончу наши с мадам Кадьё дела! Тем более что скоро должна подойти Мари…

Радуясь, что больше не придется стоять на месте, мальчик бросился к двери.

– Только далеко не уходи! Я освобожусь через пару минут!

Как обычно по пятницам, на рыночной площади было людно и шумно. Александер с друзьями-алгонкинами, одного из которых звали Жан Нанатиш, а второго – Поль Анарауи, прокладывал себе путь сквозь пеструю толпу. Он успел отвыкнуть от городских запахов, однако за три года, проведенных в благоуханных лесах, совсем по ним не соскучился. Тем более что жара в этом каменном царстве стояла адская! Он томился от жажды и с нетерпением ждал момента, когда наконец они дойдут до трактира, где их дожидался Мунро.

Торговец птицей как раз свернул шею индейке на глазах у трех мальчуганов, висевших на материнской юбке. Рядом девочка утешала толстую свинью, которую прохожий пнул ногой в бок. Оглядываясь по сторонам, Александер вступил в кучу навоза и выругался. Он едва успел вывернуться из-под руки сердитого лейтенанта полиции, который пытался утихомирить продавца и покупателя, сцепившихся из-за недовеса. Заткнув уши, чтобы не слышать оскорблений, которыми эти двое осыпали друг друга, он остановился, пропуская двух чернокожих рабов в пестрых ливреях. За ними шла разодетая, словно на бал, дама. Слуги, как и следовало ожидать, были обременены множеством покупок.

Стараясь смотреть под ноги, Александер ускорил шаг. Он перепрыгнул через лужицу, которую тощий пес поливал, подняв лапу, обошел прилавок мясника, прогонявшего метлой надоедливых мух, улыбнулся молодой индианке, продававшей красивые корзинки с узором из иголок дикобраза, и свернул на улицу Капиталь, на которой располагался трактир.

По пути он думал о золоте ван дер Меера. Только что он побывал в доме своего покойного нанимателя на перекрестке улиц Сен-Николя и Сен-Сакремен. Это было красивое трехэтажное здание из тесаного камня. Уже стоя на невысоком деревянном помосте[110]перед дверью, Александер несколько минут не решался постучать. Что он может рассказать вдове Голландца? Потом он убедил себя, что слова придут сами собой. Несчастная женщина должна знать, что именно случилось в тот страшный день на берегу реки Ла-Гранд!