Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

В Нижнем в сентябре 1928 года, с задержкой почти на десять лет, некий помощник командира Красной армии решает разоблачить «ярого меньшевика». Они познакомились в 1914–1915 годах когда работали вместе на одном из заводов в Риге{829}. Автор письма помнит своего тогдашнего сослуживца как «специалиста по передаче рабочих разговоров», на нем лежит ответственность за многие увольнения. Автор письма даже обвиняет его, признавая, впрочем, что не имеет никаких доказательств того, что этот человек был «информатором охранки временного правительства. (Данных не имею, но больше чем предпологаю)»:

«Воспользовавшись отпуском, первый раз за всю службу, невольно выбрал себе место отпуска гор. Н-Новгород специально посмотреть на наши достижения в своем родном заводе и не смотря на ряд достижений, вплоть до полного переоборудования завода новыми машинами, увеличением производительности и прочее все таки не могу мириться с данным явлением, что прежний мерзавец теперь стал мастером, а не выгнан куда подобным “дельцам” место».

И хотя доносчик пишет исключительно о принципах, можно предположить, что и здесь речь идет о мести. Перекрестные доносы бывших супругов, о которых мы говорили выше, вписываются в ту же логику. Использование механизма государственного насилия для сведения личных счетов, к сожалению, является обыденным делом в большинстве репрессивных режимов. Во всяком случае, письма эти направляются не куда попало. В обществе, где продукты питания, а также жилье были тесно связаны с работой, выжить соперника с его места могло значить довольно много, и со стороны кажется, что для этого письмо следовало направлять в бюро жалоб. Но такое происходит редко: сталинское общество предлагает целый ряд более скорых путей решения подобных конфликтов. Главным адресатом писем являлась политическая полиция. Слишком уж сложен и хитер должен бы быть расчет, чтобы автор доноса обратился куда-либо еще, кроме главного источника насилия в стране. Видные деятели партии — как на местном, так и на национальном уровне — также являются привилегированным адресатами подобной корреспонденции.

Доносительство является также способом решения конфликтов внутри одной и той же службы. С его помощью снимают накопившееся напряжение. Можно вспомнить крик облегчения («Настал, наконец, день, когда я могу рассказать, что творится в коллективе»), вырвавшийся у одной из сотрудниц «Правды», которая обратилась в ждановскую комиссию. Представился подходящий случай, чтобы отомстить за пережитое унижение, что и подтолкнуло, вероятно, эту комсомолку написать о взаимоотношениях своих бывших начальника и коллеги — секретарши:

«С 1928 г. работала секретаря т. Нач. отдела приема и увольнения НКПС[281]Антипова, который в последствии оказался врагом народа.

Первое время Антипов ко мне относился сравнительно не плохо. Но потом, когда была взята второй работникой И.В. и когда я не раз стала замечать неправильным поведением Антипова и И., между мной и Антиповым создалось исключительно тяжелые взаимоотношения.

<…> Зачастую когда я к нему заходила с почтой он говорил: “мне некогда” В то время как с И. через несколько минут он разбирал ту же самую почту чуть ли не по нескольку часов!»{830},[282]

В других случаях подробности, приведенные в письме, доказывают, что материал для доноса могла дать только совместная работа: два человека, которые пишут донос на бывшего второго секретаря Ленинского района Москвы{831}, также принадлежат, по-видимому, к этой организации, вероятно, работали с ним, хотя и не говорят об этом. Авторы приводят множество точных подробностей о порядке работы различных районных органов власти и, главное, они осведомлены о том, что комитет получил некоторое количество доносов, которые «не разбирали».

Целая прослойка руководителей среднего звена также использует возможность «сигнализировать», чтобы показать свою власть. Один из членов ЦИК отказывается оплачивать свой проезд в трамвае, аргументируя это как раз тем, что он является членом этой организации. Напряжение достигло такой степени, что контролер пожаловался на это в Центральный исполнительный комитет. Одновременно, член ЦИК направляет угрожающее письмо:

«Мне трудно объяснить чем был вызван такой хулиганский поступок со стороны гражданина Н., я только могу сказать что он мне напомнил Июльские дни 1918 года, пропаганду оголтелого черносотенца. Этот гражданин заслуживает тщательной проверки его социального положения»{832}.

Существует категория писем, по форме близкая к тем, которые мы только что рассмотрели. В них больше от собственно доноса, датированы они 1937–1938 годами и продиктованы другими соображениями. Желание отомстить здесь не главное. В течение короткого периода в годы «Большого террора» основным фактором расширения практики доносительства является страх. Обвинение в связях с врагами народа получает широкое распространение, и тем самым все оказываются под угрозой оказаться вне общества. Хуже того, постоянно встречается обвинение в недоносительстве, сокрытии. Для многих известие об аресте кого-то из близких — основание для серьезной тревоги.

«Я позволила себе написать Вам в самую тяжелую и горестную минуту моей жизни.

Первый раз я глубоко провинилась перед партией, не проявив большевисткой бдительности в деле с отцом моего мужа. Я не воспротивилась проживаний в течение более месяца (с 22 января по 5 марта 1937 г.) в нашей квартире отца мужа <…>, которого я до этого не знала и который в течение длительного времени проживал за границей, а ныне (24 июля 37 г.) арестован Н.К.В.Д.

Я также оказала содействие в покупке для него путевки в подмосковный санаторий через местком Управл. Делами (старик лежал с грудной жабой).

Делая это, я никак не думала, что этот глубокый старик (66 лет) окажется врагом.

О всех этих ошибках я, ничего не скрывая, рассказала парткому, но мне не поверили, обвинили в неискреннности и вынесли решение исключить из партии…»{833}

Эта корреспондентка Молотова, похоже, сожалеет, что не написала раньше. Нет сомнений, многим подобные колебания были совершенно неведомы. Разоблачения такого типа, конечно же, имеют особый характер. Они касаются главным образом политических вопросов и чаще всего следуют за падением кого-то из партийного руководства. Такое падение, как правило, вызывает целую серию разоблачений со стороны тех, кому нужно от него отмежеваться, или тех, кто желает потопить его ближайших сотрудников. Так происходит в Саратове и Горьком после арестов первых секретарей областных комитетов партии — Криницкого и Прамнэка. Эти доносы продиктованы в большей степени инстинктом самосохранения, чем какими-либо другими соображениями, которые мы могли предположить. Кто-то лишь осыпает оскорблениями недавно падшего с тем, чтобы более решительно от него отмежеваться: