Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

Увы, источники, которыми мы располагаем, не позволяют нам развернуто ответить на эти вопросы и в полной мере оценить объективные последствия доносительства. Первая трудность связана с материалами, хранящимися в архивах: лишь в небольшом числе случаев нам известны выводы расследования и принятые меры, если они были приняты. Но проблема коренится глубже. Уже в тридцатые годы сами работавшие с сигналами населения службы с трудом могли представить точный отчет о мерах, принятых по следам обращений. Свидетельство тому — следующее описание 1935 года, касающееся Наркомата земледелия:

«Зачисления дел в группу законченных произвольны и безответственны, во многих случаях совершенно неясно, почему и кем дело направлено в группу законченных, т. к. никаких заключений и пометок нет; в других случаях, хотя и есть пометка консультанта, что дело закончено (пометок Зав. Приемной, который собственно только и вправе направлять дела в архив, — на карточках нет), однако, не указана дата окончания дела и конечный результат, есть случаи, когда дело признается законченным только потому, что от учреждения, куда направлена жалоба, имеется сообщение о получении этим учреждением направленной из НКЗ жалобы.

Так, повыборочная проверка показала, что из 137 дел, числящихся законченным по Горьковскому краю, только на 12 карточках имеется виза консультантов и указан срок окончания дела, в 78 случаях все оформление законченности дела заключается в подчеркивании графы “окончено”, в 47 случаях даже и такой отметки нет и никому неизвестно, почему эти карточки и, следовательно, дела находяся в архиве. В части результатов оконченных дел, такая же безответственность и неразбериха. Так, по тем же 137 делам отметки “отказано” имеются на 13 карточках, отметки “удовлетворено” на 5, отметка “дано раз'яснение” на 29, на остальных же 90 карточках нет отметок и никто не знает, чем же расследование этих жалоб закончилось»{853}.

Это в еще большей мере делает уязвимыми выводы, которые мы здесь предлагаем. Чтобы сделать их, мы располагаем информацией двух типов: статистическими данными, представленными самими службами приема, и тем небольшим количеством конкретных фактов, которые можно установить по сохранившимся делам.

Отчеты, регулярно составлявшиеся бюро жалоб или многочисленными секретариатами, всегда подводят итоги расследования фактов, содержащихся в письмах граждан. Но эти данные крайне неточны. Подавляющее большинство писем распределено по самым общим, конкретно ничего не значащим категориям, и понять, какое же было принято решение чрезвычайно трудно. Поэтому большую часть этих статистических данных использовать нельзя. В более 85% случаев, зафиксированных чиновниками Горьковского областного бюро жалоб для отчета на IV партийной конференции 1933 года{854}, «меры» были «приняты», но в чем они состояли — неизвестно. Введение такой неопределенной категории как «даны указания» делает практически невозможным понять, судьбу 2968 писем из 3178 (почти 94%!). В остальном речь идет о конкретных санкциях в каждом отдельном случае: от простого предупреждения до передачи дела в суд. Этот анализ на основе статистических сведений, кроме того, неизбежно будет фрагментарным, поскольку у нас вообще нет данных за достаточно длительный отрезок времени.

Другой важнейший источник — это дела, которыми мы располагаем, и выводы, что имеются в некоторых из них. В этом случае сведения опять неполные и, главное, разнородные: их характер во многом зависит от архивного фонда. Областные архивы с этой точки зрения заслуживают гораздо больше доверия, чем центральные. Дела из «Крестьянской газеты» или Политического управления Красной армии относительно укомплектованы и часто содержат окончательное решение, другие совсем не так полны (например, дела из Центральной контрольной комиссии содержат множество документов, касающихся процесса расследования, но мало — отражающих конечный результат). Наконец, отсутствие доступа к архивам политической полиции особенно сильно сказывается на качестве обсуждения этой стороны вопроса. Практически невозможно отследить дело, когда решение принимается не тем органом, который проводит расследование. Так, например, передача дела в НКВД совершенно не обязательно автоматически означает, что подозреваемый был арестован, а его арест не всегда означает расстрел. То же относится к лицам, чьи дела были «переданы в суд», их участь как правило, неизвестна.

Диапазон решений, которые принимали расследующие органы, чьи архивы доступны, достаточно широк. Если письму дали ход, первая опасность, которая ему грозит, — это затеряться в процессе бюрократической процедуры. Мы видели: громоздкая «почтовая кадриль» в целом очень плохо контролировалась из центра, который многие свои полномочия делегировал на места, и это мешало эффективно отслеживать дела. Систему — часто и многие — обвиняли в том, что письма начинают теряться с того момента, как их регистрируют. Они исчезают и в процессе работы с ними: множество писем-напоминаний из центра остаются без ответа. Такая судьба постигла письмо украинца, написавшего 8 июля 1937 года Калинину о действиях председателя исполнительного комитета своего района. Письмо было передано в Центральный исполнительный комитет Украины 11 августа 1937 года. Напоминания были высланы 11 октября, 23 ноября и 7 декабря. Отчаявшись получить ответ, дело закрыли, хотя в нем не было ни одного документа обвиняющего или оправдывающего того, о ком шла речь{855}! С такими случаями особенно часто сталуиваешься в центральных архивах. Отсутствие дополнительных данных не позволяет сказать, почему хоронили заявления: от того ли, что административные структуры, занимавшиеся приемом, плохо работали из-за перегруженности, или письмо было просто потеряно, или же мы имеем дело с доказательством того, что местная власть определенно хотела, чтобы дело было забыто.

Значительная часть дел сдается в архив после расследования, т. е. конкретных последствий обращение к власти не имеет. Причин может быть множество: обвинения сочтены не соответствующими действительности или недостаточными, просьба о восстановлении или помощи — необоснованной.

Наиболее распространенный случай: расследование дало отрицательный результат. Формулировка носит ритуальный характер: «факты не подтвердились». Документы, на которых основывается решение сдать дело в архив, редко выходят за пределы области: поэтому часто очень трудно узнать, стоит ли за ним тщательная проверка. В некоторых случаях, конечно же, мы располагаем длинным подробным отчетом о проведенном расследовании{856}. Но часто приходится удовлетворяться краткой стандартной формулой: «Бондарский райзо сообщает, что <…> пьянка так и другие факты указаные в заметке при расследовании не подтвердилось»{857}. Шейла Фитцпатрик основывается на статистике, опубликованной в «Крестьянской газете» в июле 1935 года. Из 764 поступивших писем, 110 сигналов оказались необоснованными (т. е. чуть меньше 15%){858}. Подобная средняя цифра представляется нам вполне допустимой. Но показатели очень сильно колеблются в зависимости от момента и инстанции, в которую попадают: в тех случаях, когда мы располагаем точными данными, необоснованные сообщения могут составлять до 23% общего числа жалоб, обработанных Горьковским областным бюро с июня по октябрь 1935 года{859}. Несмотря на публикацию материалов без предварительной проверки, как раз в печати процент таких случаев, по-видимому, самый низкий. Из первых 235 статей{860} в «Листках» «Правды», только о 5,5% из них говорится как о содержащих неточную информацию, то же относится к 1,5% из 268 газетных материалов, с которыми работала Горьковская городская РКИ в первом полугодии 1933 года{861}.