Полцарства - Ольга Покровская

Пока он думал обо всём этом, оглядывая с балкона весенний лес, в комнате запиликал телефон. Звонила Ася. Её голос был холоден.

– Болек нашёл какого-то опытного волонтёра. Пристраивает животных из муниципального приюта, – сообщила она. – Приедет к нам завтра вечером, в семь, расскажет, что делать. Так что если тебя интересует судьба собак и Пашки – завтра вечером мы все собираемся.

– Ася, да я сегодня уже хотел… – заволновался Саня.

– Можешь не дёргаться! Сегодня там Курт. Всё, иди к Марусе, – отрезала Ася и повесила трубку.

Тон сестры сокрушил его – она говорила с ним как с предателем. Первым порывом было перезвонить и объясниться, но одновременно он понимал: разговаривать с Асей сейчас бессмысленно. Она как будто снова стала подростком, вроде Пашки. А подростки – как ветки во льду. Если потянешь – сломаются. Нужно ждать, когда потеплеет.

Раздумывая, он ещё раз заглянул проверить, как спит Маруся, а когда возвращался в комнату, в прихожей на зеркале запиликал попсовой мелодией телефон жены. Саня глянул на незнакомый номер и ответил.

– А Марию мне дайте! – произнёс голос, немыслимый в кругу Саниных знакомых. Он был гнусав и мерзок – но не по своей физической природе, а по изливаемому посредством тембра состоянию души.

– Кто её спрашивает? – спросил Саня, не умея скрыть ошеломления, и услышал в ответ смазанную брань, затем гудки.

Помедлив немного в растерянности, Саня добыл из стенного шкафа шезлонг и отнёс на балкон. Он решил продремать майскую ночь на воздухе, чем немало удивил Марусиного кота, привыкшего считать территорию балкона своей собственностью. А когда улёгся – одетым, да ещё под одеялом – чудесно! – в голову к нему, как в распахнутые ворота, повалили непрошеные гости.

Первым явился Болек и, глядя с тёплой насмешкой, сказал: что ж ты, Саня, так легко сдаёшь позиции? Поборолся бы за вечные ценности! А то махал ими, как флагом, а сам отпускаешь сестру во все тяжкие, отпускаешь Пашку, отпускаешь Марусю!

Кузен был изгнан из головы поворотом на «левое полушарие», но и там Саню подстерегали охотники. В уме закрутился короткий звонок Николая Артёмовича. «Александр Сергеич, а трещина после моей-то аварии, похоже, снова пошла! – сообщил тот. – Полпачки анальгину уж выпил!»

Это было уже слишком. Саня вскочил и, схватив телефон, посмотрел в ежедневнике разворот завтрашнего дня – куда поместить Николая Артёмовича и сколько отписать времени?

Обычно визит к старику выглядел так: Николай Артёмович манил его на кухню. Деревянная, некогда весёлая её мебель потемнела и запеклась, закоптился белённый тридцать лет назад потолок. Но стол и плита всегда были чистые. В этой избушке, под абажуром, Николай Артёмович доставал извечные стопочки, буро-зеленоватые, пропитанные настоем боярышника и солевыми отложениями корвалола. Вынимал затем из дверцы холодильника бутылку «бальзама» – собственноручно намешанную баланду из водки и настойки таёжных трав, присылаемой братом из самого Красноярска. Далее следовала закуска, и тут Сане приходилось пожалеть, что его сосед не обладал кулинарными склонностями Ильи Георгиевича. Вот вам картошка в мундире, вчерашняя, вот хлеб-соль, колбаски порежем, и будет. А между прочим, Николай Артёмович, кто вам с вашим холестерином разрешил колбасу?

Пока хозяин лихо крутился в кресле, собирая на стол, Саня, обыкновенно усталый до смерти, ждал на пороге кухни, сгрузив тяжесть с плеч на дверной косяк. Говорили о политике и о здоровье. Между делом Саня выяснял, как поживает дряхлеющий организм старика. При удачном раскладе удавалось на минуту остановить Николая Артёмовича – послушать сердце, быстро глянуть, как там ноги без работы, и прочее, в зависимости от жалоб.

Наконец Николай Артёмович удовлетворённо вздыхал и, оглядев стол, говорил строго:

– Александр, сядь, отдохни!

Это был тот самый случай, когда Саня жертвовал своим правилом. Всевозможным юбилярам и молодожёнам хорошо и без Саниной рюмки, а старик расстроится. Саня подсаживался к столу и поднимал тост за здравие хозяина.

Обычно и рюмочки бывало довольно, чтобы прежде могучая, а ныне проржавленная старостью воля хозяина давала слабину. Сломленный «таёжным бальзамом» Николай Артёмович задрёмывал. Саня тихонько прибирал на кухне, оставлял на столе подробную записку о лечении на ближайший месяц (лекарства купят соседи) и мчался по следующему делу.

Права была Софья, известная поборница реализма в жизни и творчестве. Живёт он, как романтический подросток, в жанре «эскейп», только убегает не в Средиземье и не в компьютерную игру, а в жизнь других людей – чтобы на свою не осталось времени.

«И это бегство, а не поход! – клеймила его сестра. – Если бы ты был смелым – ты бы не разменивался на беготню, а сделал бы что-нибудь стоящее!»

Включив Николая Артёмовича в список дел, Саня снова устроился на правом боку, но вспомнил, что там его примется упрекать Болек, и лёг на спину. Тишина, никого – вот подарок! И тут же сны потекли один за другим, с короткими пробуждениями, благодаря которым Саня имел возможность запомнить их все. В последнем прозрачном сне, на рассвете, он увидел Марусиного кота Тимофея. Тот сидел у него на груди и говорил человеческим голосом:

– Что, Саня, пустил меня в дом, а потом надоело? Ну так и отдай в приют!

Саня вскочил, чуть не сломав шезлонг, и с минуту таращился на розоватый свет утра, не в силах успокоить бешеный пульс. Затем толкнул дверь и понял: кто-то запер его из комнаты.

– Эй, откройте! Маруся! Выпусти меня! – забил он в стекло двери. И, внезапно умолкнув, перевёл взгляд на приоткрытую форточку. Что ж ты, дурак, шум поднимаешь! Вот же!

Минуту спустя выглянувшая из спальни Маруся могла лицезреть, как из форточки ловко, даже не сбив вазу с искусственными тюльпанами, вылез и спрыгнул на пол её дорогой муж. Вид он имел сконфуженный и, конечно, вовсе не собирался обвинять жену в том, что она заперла его. И всё-таки Маруся поторопилась с объяснениями.

– Сашенька, ночью дуло! – виновато начала она. – Я пошла на сквозняк – и оказалось, балкон не заперт. Я закрыла тихонько, в темноте. Ты меня извини, мне и в голову не пришло… Я думала, тебя дома нет, ушёл опять куда-нибудь.

– Да не спалось вот, а на балконе хорошо… – отозвался Саня и вдруг, пронзённый памятью о «кошачьем сне», сделал шаг и обнял Марусю крепко. Крепко, долго держал, не выпуская, как будто объятие могло оправдать его перед говорящим котом.

«Не сдам тебя в приют, не сдам, не сдам… – думал он, перебарывая внутри себя ураган протеста. – Нужна, нужна, нужна, даже не думай…» И мысленно озирался на притихшего за балконной дверью Тимошку – доволен ли тот?

– Ты иди, поспи ещё! – сказал он жене. – Болезнь надо отоспать. Ты не горячая. Это хорошо.

– Да я уже совсем выздоровела! – весело проговорила Маруся. Её голубые глаза были как подсохшие морские голыши.

– Правда? Получше себя чувствуешь? – обрадовался Саня. – Ну, тогда я после работы на полчаса в приют забегу, можно? Там Пашка, похоже, разболелся. Может, тот же вирус, что и у тебя? А домой не идёт, негодяй, ночует там на холоде!