Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов

“Тише, Чапай думает…”

Рядом с Эдькой – Зоя Муравник, Валя Юдина, Галя Ахметова, Галя Плешанова – наши “сандружинницы” и “врачи”, – к ним доставляли “раненых”».

Сразу понятно, что речь идет о довоенном дворе – роль врага отведена «белякам», а не «фашистам».

Впрочем, эта добрая игра существовала еще до революции, еще до всяких «беляков». Педагог и историк Нина Александровна Гуляева писала в своем детском дневнике в 1912 году: «Ребята, то есть Анюта, Лида, Сережа, Люся, Соня, Ляля, стали играть в войну, а я стала кататься с горы, так как у меня болела нога. Игра в войну состоит из того, что ребята разделяются на две партии, а потом нападают друг на друга и утаскивают неприятелей в плен. Вообще весело так играть! Даже мне смотреть было весело. Я хохотала, глядя, как Анюта и Лида валялись по снегу».

Просто две партии – и никому не обидно. Идеологическое наполнение возникло уже при советской власти. Что в общем-то неудивительно. Это не была идеология сверху. Эта идеология была выстрадана и отфильтрована через страшные потери, боль, смерть. А многие дети, играющие во дворе в «войнушку», видели настоящую войну.

Это состояние очень точно зафиксировал Высоцкий в «Песне о новом времени»:

И еще будем долго огни принимать за пожары мы,

И еще будет долго казаться нам скрип сапогов.

О войне будут детские игры с названиями старыми,

И людей будем долго делить на друзей и врагов.

А вот воспоминания Александра Филиппова:

«Конечно же, обычно играли в войну. Всегда была проблема, кто же за немцев будет. Договаривались, что по очереди.

Но были игры и с оружием.

Рассказываю кратко несколько эпизодов.

1. Ящик с патронами под сенями.

В своем доме под сенями через много лет после войны нашел ящик с патронами для немецкого автомата. Очень много пороху добыли.

2. Один из двоюродных братьев (в деревне много родственников) нашел патрон от пулемета и стал долбить по пистону гвоздем, ударяя молотком.

Небольшой взрыв, руки ранены, много оспин на лице. Чудом остались целы глаза.

3. Случай в интернате.

Начиная с пятого класса учился в интернате (в моей деревне четырехлетка) в тех краях, где проходил Волховский фронт, недалеко от Мясного Бора (название на слуху у тех, кто интересуется историей ВОВ). Стою, смотрю в окно. Вижу, что примерно в 80 метрах трое второклассников нашли какой-то предмет и бьют его об лед. Взрыв. И помню такое, что описывать здесь не буду. Это была граната.

4. Самопалы.

Опиливали дуло винтовки, с одной стороны заливали свинцом, делали напильником маленькую щель. Вырезали из деревянной доски пистолет, прикручивали проволокой дуло. Засыпали порох, дробь, забивали бумагой, селитру с головок спичек сыпали в щель и спичкой же поджигали и стреляли.

5. Взрыв бомбы в лесу и гибель моего троюродного брата.

Нашли ребята в лесу бомбу, что с ней делали – неизвестно, но как-то взорвали. Погиб мой троюродный брат, другой тяжело ранен.

6. Набросали патронов в костер, сидим рядом и ждем. Пришел взрослый парень (15 лет), узнал про наши дела и срочно заставил спрятаться в ближайшую канаву. Немного подождали, и из костра такой фейерверк посыпался, что, как говорится, мало не покажется.

7. Артиллерийский порох.

Нашли снаряд. Как-то сняли головку. А в патроне порох в виде тонких макарон.

Хорошая забава.

Конечно, взрослые пытались нас контролировать, но разве за сорванцами уследишь.

Мораль. А никакой морали. Такие были игры у послевоенных детей».

До войны, разумеется, тоже играли в войну – чаще всего разделяясь при этом на «красных» и «белых». Но после 1945 года начался ажиотаж «войнушки». «Красных» и «белых», разумеется, сменили «наши» и «фашисты», при этом фашистом никто быть не хотел. Неудивительно – ведь это враг, и он в конце игры должен погибнуть. Других вариантов концовки не было и быть не могло.

Позорная роль «фашиста», или «немца», либо навязывалась дворовым изгоям, либо распределялась жеребьевкой. В некоторых случаях «фашистов» не было вообще. То есть он, разумеется, был, но воображаемый. Все мальчишки играли за «наших» и фактически дрались с пустотой или с какими-нибудь поленьями.

А девочки, естественно, были медсестрами, делали перевязки, иногда даже поленьям. Советский солдат должен быть великодушным.

И, разумеется, многие помнят рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово». О том, как большие дураки зазвали маленького мальчика играть в войну, поставили часовым и успешно про него забыли. А тот все стоял и стоял – потому что дал «честное слово»:

«– Так почему ж ты идти не можешь?

– Я – часовой, – сказал он.

– Как часовой? Какой часовой?

– Ну, что вы – не понимаете? Мы играем.

– Да с кем же ты играешь?

Мальчик помолчал, вздохнул и сказал:

– Не знаю.

Тут я, признаться, подумал, что, наверно, мальчик все-таки болен и что у него голова не в порядке.

– Послушай, – сказал я ему. – Что ты говоришь? Как же это так? Играешь и не знаешь – с кем?

– Да, – сказал мальчик. – Не знаю. Я на скамейке сидел, а тут какие-то большие ребята подходят и говорят: “Хочешь играть в войну?” Я говорю: “Хочу”. Стали играть, мне говорят: “Ты сержант”. Один большой мальчик… он маршал был… он привел меня сюда и говорит: “Тут у нас пороховой склад – в этой будке. А ты будешь часовой… Стой здесь, пока я тебя не сменю”. Я говорю: “Хорошо”. А он говорит: “Дай честное слово, что не уйдешь”.

– Ну?

– Ну, я и сказал: “Честное слово – не уйду”.

– Ну и что?

– Ну и вот. Стою-стою, а они не идут.

– Так, – улыбнулся я. – А давно они тебя сюда поставили?

– Еще светло было.

– Так где же они?

Мальчик опять тяжело вздохнул и сказал:

– Я думаю, – они ушли.

– Как ушли?

– Забыли.

– Так чего ж ты тогда стоишь?

– Я честное слово сказал…»

К счастью, мужчина, от лица которого идет повествование, догадался отловить самого настоящего военного, который и снял мальчика «с часов»:

«– Товарищ майор! Минуточку! Подождите! Товарищ майор!

Он оглянулся, с удивлением на меня посмотрел и сказал:

– В чем дело?

– Видите ли, в чем дело, – сказал я. – Тут, в саду, около каменной будки, на часах стоит мальчик… Он не может уйти, он дал честное слово… Он очень маленький… Он плачет…

Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он… подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке.

– При чем же тут я? – сказал он.

Трамвай его ушел, и он смотрел на меня очень сердито.