Век испытаний - Сергей Богачев

Жрец улыбнулся в бороду и согласно кивнул головой.

— Правду говоришь, сын, и твоё рвение к познанию мира похвально, но не забывай, что твоё главное предназначение — быть членом неприкосновенной и самой сильной в царстве касты — ты жрец. Всё, чему тебя научили, пойдёт на пользу, но теперь ты, как хороший известняк, должен впитать это и стать ещё крепче и сильнее. Будь готов к тому, что тебя всю дальнейшую жизнь будут ненавидеть. Люди никогда не узнают того, что будешь знать ты — посредник между ними и богами. Любой самый образованный придворный, пусть даже визирь или главный судья, не познает даже части того, что положено тебе, а значит, ты вооружён и опасен для них всех.

Юноша, казалось, был потрясен.

— Ты прожил жизнь в ненависти окружающих? — воскликнул он. — Но ведь в храм столько людей приходят с трепетом и приносят подаяния, и эти дары для богов принимаешь ты, отец. Они не боятся быть наказанными волей всемогущего Ра?

Жрец снова улыбнулся, но на сей раз в улыбке его было больше печали, чем радости.

— Наши белые одежды — для них символ высшей власти богов. Даже фараоны, как бы они не были могущественны, — лишь их наместники на земле, а мы — хранители божественных тайн. Для жрецов весь этот драгоценный оклад — всего лишь украшение плоти и иногда — немощной душонки, скрывающейся под одеждами людей. Настоящие власть и сила аскетичны. Наши бритые головы содержат знания и тайны, недоступные ни тому, кто носит парик, ни тому, кто владеет короной. Потому с животным трепетом приходят они в храм, боясь навлечь на себя проклятие жрецов. Потому опускают взгляд при виде носилок с верховным жрецом. Потому с ненавистью смотрят нам в спину, наивно думая, что мы этого не чувствуем. Пришла пора и тебе познать, что это такое — тайная власть над всеми, даже теми, кто думает, что он правитель.

Вошедший слуга зажег светильник. Отец и сын молчали, пока он не удалился.

— Отец, ты не боишься гнева всемогущего Снофру* (фараон IV династии, отец фараона Хеопса)?

— Нет, сын, — жрец отрицательно покачал головой. — Снофру, как и его великий отец Джосер, — умный царь. Никогда сокровищница жрецов при них не скудела. У фараона хватает мудрости сделать так, что простолюдины имеют свой кусок хлеба, ремесленники — свой, а страх перед немилостью богов даёт нам пожертвования, которые накапливаются в Лабиринте. Много поколений египтян внесли туда вклад, и за это Ра помогает нам, великий Нил приносит плодородные земли, и народ Египта не голодает. Всё, что я сейчас говорю, предназначено только тебе, сын. Твои уши услышали, и ты запомнил. Фараон никогда не пойдёт против нас — мы его опора в царстве. Так обстоят дела сейчас, а как будет дальше — известно только богам. Запомни: тайны, доступные жрецам, никогда не могут быть раскрыты даже фараонам, иначе погибнет вся каста, а вместе с ней — великое Египетское царство.

Эти наставления отца Аменеминт запомнил настолько хорошо, что теперь, следуя улицами Меннефера, он мог повторить в уме каждое предложение.

* * *

Маргаритка свернулась калачиком у Василия в ногах. Чёрная, блестящая шерсть здорового животного переливалась в свете лампы торшера. Василий Кондратьевич сжал голову руками, пытаясь отделаться от навязчивых видений. Чётче всего он видел, как стена огня движется по выработке, опрокидывая беззащитных перед её мощью людей в грязных от угольной пыли робах. Кто-то пытался спрятаться, но в замкнутом пространстве не скрыться. Под её напором рушатся шахтные крепи, опрокидываются вагонетки, прожорливое море огня распространяется со скоростью поезда в метрополитене. Оплётка кабелей горит, оплавляясь и стекая на пол. Крики сменились стонами и тихими мольбами о помощи. Свет отключён. Фонари коногонок разрезают пространство, заполненное дымом и пылью, не более чем на расстояние вытянутой руки. Кто-то тащит товарища, не зная, жив тот или нет. Комбайн — мощная, но теперь безжизненная и бесполезная машина, завален породой. Конвейерная лента горит, выжигая в лаве драгоценные остатки кислорода. Дым застилает всё пространство, оставив людям только несколько сантиметров над уровнем земли. В лаве, даже на расстоянии нескольких сот метров от эпицентра взрыва — нестерпимый жар. Оставшиеся в живых ползут в сторону спасительной клети, но до неё ещё так далеко…

«Опять…» — Матвеев плакал от беспомощности. Видение было так похоже на то, что он сам пережил в лаве, что поначалу он и не понял — это прошлое или будущее. Кошка перебралась к нему на колени, и боль в голове усилилась.

«Отпусти. Отпусти меня…» — Матвеев не говорил. Он думал, глядя в умные голубые, с широко раскрытыми в полумраке зрачками, глаза животного. А Маргарита смотрела на него, не моргая, заставив сосредоточиться.

На поверхности ночь. Проблесковые маячки горноспасателей видны издалека. Колонна жёлтых автомобилей мчится в сторону посёлка. Шахтный двор постепенно заполняется людьми. Женский плач.

Директор шахты Лукьянец, бессильный в своей ярости, приподнял за лацканы отутюженного пиджака главного инженера и прямо в лицо ему прошипел: «Как? Как это могло произойти?» Пиджак трещит по швам, но громадные кулаки Владимира Ивановича, побелевшие от напряжения, его не отпускают. «Он нас предупреждал! Ведь так? Я спрашиваю: Так? Почему не приняли мер?» Главный, словно школьник на экзамене, блеял что-то о непознанных способностях провидцев, о мерах по предотвращению аварийных ситуаций, но Лукьянец орал всё громче: «Умники! Там сто пятьдесят человек! Обычных, не провидцев! Обычных работяг! Он ведь точно место указал и дату назвал! А мы его обсмеяли! Да были бы мы сейчас в армии, а не на производстве — каждому застрелиться следовало бы! Что у тебя там бахнуло? Метан? Он так и говорил! Не кровля, не потоп — именно выброс!»

Дверь кабинета открывается, и командир подразделения горноспасателей докладывает, что в зоне спасательных работ произошёл второй, более мощный взрыв. На несколько секунд в большом кабинете директора повисла тишина. Лукьянец отпустил главного инженера и, сгорбившись, как приговорённый к казни узник, пошёл к своему креслу, медленно в него опустился. Владимир Иванович подумал, уж лучше было бы ему быть там, в лаве, как двадцать пять лет назад — начальником смены.

— Сколько там было твоих? — вопрос был обращён к командиру.

— Двадцать семь человек. Трое в разведке, они ближе всего к эпицентру, остальные должны быть подальше.

— Что значит «должны?», ты что, не знаешь, кто какие задачи выполнял?

— Товарищ директор, напоминаю, что мы здесь и по вашей милости в том числе. И вы мне не командир. Связи нет. Прогнозы самые неутешительные. Я вывел остальных людей, там работать невозможно. Боюсь, количество пострадавших увеличится.

Матвеев остекленевшим взглядом смотрел в одну точку. Струйки пота стекали по вискам, но он этого не чувствовал. Кошка ушла от него, неспешно улеглась на диван, задумчиво уложив голову на передние лапы. Обычная кошка, каких миллионы живут рядом с человеком, но она выбрала именно его для своих экспериментов…