t - Виктор Пелевин

— Что вы хотите сделать? — спросил он.

— Мне кажется, — сказал Т., — будет справедливо поступить с вами так, как вы хотели поступить со мной, добрый человек. Вы планировали поставить точку в моей судьбе. Вместо этого я поставлю точку в вашей.

— Вы собираетесь меня убить?

— Нет, — ответил Т. — Я просто закончу эту книгу сам.

— Не говорите чушь. Реальность не так проста, как вам кажется. Любая вселенная живёт по тем законам, по которым создана, хочет этого создатель или нет. Книгу невозможно закончить, не соединив сюжетных концов.

— Согласен, — кивнул Т., — но вы сами дали мне возможность завершить эту историю.

— О чём вы говорите?

— Вы не особо аккуратны. Вы оставили за спиной одну сюжетную линию, не получившую продолжения. Сейчас мне достаточно просто довести её до конца.

— Не понимаю, — сказал бледный Ариэль.

— В вашем опусе есть мотив, связанный с именами. Помните, Сулейман велел вам разобраться с церковным преданием, и вы придумали легенду про гермафродита с кошачьей головой? По этой легенде, дверь в Оптину Пустынь откроется, когда в жертву гермафродиту будет принесён Великий Лев.

— Великолепная память, — сказал Ариэль. — Действительно, жертву мы так и не принесли… И что?

— Всё просто. Имя «Ариэль» состоит из двух слов, «Ари» и «Эль», что означает «Лев Господень». Великий Лев — это не я, а вы.

— Я? — спросил Ариэль изумлённо.

Т. кивнул.

— Спасибо вашему дедушке-каббалисту… Я мог бы привести это как окончательное доказательство, что автор не вы, а я, но разве мне нужно что-то вам доказывать, Ариэль Эдмундович?

К этому времени сомкнувшаяся вокруг Ариэля сфера уменьшилась до размеров велосипедного колеса, и сидящий на диване демиург стал походить на обитателя игрушечного домика в витрине детского магазина. Но сонмы далёких огоньков в крошечных окнах его комнаты доказывали, что его мир всё-таки устроен сложнее.

Где-то там, среди этих огней, остались силовая и либеральная башни, Григорий Овнюк и Армен Вагитович Макраудов, старуха Изергиль и кафе «Vogue», печальный хор гарлемских евреев, Петербург Достоевского на огромной льдине, окно в Европу на украинской границе, мировой финансовый кризис и первые робкие ростки надежды, менеджер Сулейман со своей службой охраны, архимандрит Пантелеймон со своим невидимым богом и, конечно же, маркетологи, ежеминутно пекущиеся о том, как им ловче продать всё это этому же всему…

С Ариэлем происходило что-то странное — он ужался вместе со своей комнатой, но неравномерно, так, что его голова сделалась слишком велика для съёжившегося тела. Ореол волос над ней стал совсем огромным, превратившись в подобие гривы, и Ариэль действительно стал похож на льва, только совсем маленького.

Однако голос его звучал по-прежнему отчётливо.

— Да, — сказал он, — интересное наблюдение. Мне не пришло в голову… Вот только где вы возьмёте гермафродита с кошачьей головой?

— Всегда с собой, — ответил Т. — Хотите посмотреть? И он поднял руку с мешком.

— Гатес, — прочёл Ариэль. — Гатес? Это, кажется, ад?

— Нет. «Гадес» по-гречески пишется иначе. А слово «гатес» означает «коты». Но я знал, что вы оцените каламбур. Вы сами породили этот символический ряд, Ариэль Эдмундович. Так не жалуйтесь теперь, что он пришёл к вам в гости…

С этими словами Т. сунул руку в мешок и вынул оттуда рыжего сонного кота, спрессованного лежанием в однородную массу — понадобилось некоторое время, пока в ней выделились лапы, хвост и тело. Последними раскрылись равнодушные зелёные глаза, и кот мяукнул.

Ариэль усмехнулся.

— Это же кот Олсуфьева. Вы через него пытались вызвать мой дух, и довольно успешно. Какой это к чёрту гермафродит?

— Только приближение, — согласился Т. — Кот не вполне гермафродит, а просто кастрирован бессердечным хозяином. Но ведь и вы, Ариэль Эдмундович, не совсем Великий Лев. Так пусть ваши несовершенства уравновесят друг друга…

И Т. отпустил кота.

Ариэль не сказал ничего, но Т. показалось, что его волосы встали дыбом. Вскочив с дивана, он кинулся к столу с машиной Тьюринга.

Выглядело это так, словно Т. смотрел представление в крошечном кукольном театре. Светящийся раструб машины зажёгся, в нём появились тонкие строчки текста, и Ариэль принялся яростно молотить по клавишам, время от времени поворачиваясь, чтобы выкрикнуть набиваемые слова в лицо нависшему над ним огромному Т.:

— «Но когда Т. попытался просунуть кота сквозь границу, — орал он, — выяснилось, что это невозможно… Совсем невозможно! Лапы кота разъезжались по непроницаемой поверхности шара, как по бронированному стеклу, и кот обиженно мяукал, не понимая, что творится…»

Однако в действительности происходило совсем другое.

Упав в темноту, кот сначала исчез из виду, а потом появился возле границы, отделявшей мир Т. от круглой вселенной Ариэля. У него определённо вызвало интерес маленькое лохматое существо в её центре. Кот мяукнул и легко, как если бы никакой прозрачной преграды не существовало, запрыгнул внутрь.

Ариэль к этому времени уже не сидел за своей машиной — он прятался под столом. Т. увидел, как кот лапой опрокинул машину Тьюринга, и всё происходящее заслонила его рыжая спина.

Затем случилось что-то роковое.

Раздался хлопок, похожий на звук лопнувшей шины, и сфера погасла.

Стало темно и тихо.

Тишина тянулась несколько долгих мгновений. Таких долгих, что Т. начало казаться — вслед за этим уже ничего никогда не произойдёт. А потом раздался громкий скрежет — будто кто-то открывал тяжёлую каменную дверь, к которой не прикасались много столетий.

Сама дверь не была видна, но чем шире она открывалась, тем светлее становилось вокруг.

Было раннее утро. Т. различил степь, тянущуюся во все стороны до горизонта, над которым виднелись смутные синеватые силуэты — то ли гор, то ли облаков, то ли небывалых крыш.

Прямо перед ним стояла телега с лошадью.

Это была обычная крестьянская телега, где лежало как раз столько сена, сколько нужно, чтобы удобно на нём устроиться. Лошадь тоже была самой обыкновенной, но всё же Т. почудилось что-то знакомое в сумасшедшем пурпурном огне, которым отливал повёрнутый к нему глаз.

Т. забрался в телегу, и лошадь неторопливо пошла в поле. Сначала он держал вожжи в руках, но потом, поняв, что лошадь идёт сама, отпустил их и лёг в сено.

Постепенно становилось всё светлее, и наконец вдали появился край солнца. Стали видны висящие над головой облака — они были так высоко, что казались неподвижными, каменными, вечными.