Дневник посла Додда - Уильям Додд

Капитан Крокетт, объехавший всю Германию, сказал, что страна буквально усеяна казармами, учебными плацами и аэродромами, и военные заводы теперь можно увидеть повсеместно; особенно много их в жилых кварталах больших городов. Командование армии, добавил он, сообщило, что два миллиона добровольцев ждут своей очереди, чтобы приступить к военной подготовке, а по плану предусмотрено полностью обучить восемь миллионов солдат в ближайшие три-четыре года. Я с удивлением узнал, что высший офицерский состав поддерживает идею конфискации капиталов, с тем чтобы полученные средства были израсходованы на обучение, вооружение и экипировку солдат. Эта позиция прямо противоположна той, которую армия занимала прежде. Поэтому не исключена возможность, что в конце концов Гитлер уступит Дарре, поддерживаемому Герингом и Геббельсом. В таком случае Шахт будет смещен, а вместе с ним уйдут Нейрат, Шверин-Крозигк и другие представители умеренного направления. Каков будет результат? На этот вопрос никто не может ответить.

Сегодня пришла почта из Соединенных Штатов. Полковник Хауз пишет из своей летней резиденции в Манчестере (штат Массачусетс), что, по его мнению, мне лучше уйти в отставку в октябре и вернуться в Америку, где я смогу принести больше пользы, чем здесь. Я и сам склонен подать в отставку, однако не ранее весны будущего года. Здесь никто при всем старании не сможет ничего сделать. В ответном письме я дал понять Хаузу, как трудно мне было бы найти себе занятие в Соединенных Штатах: работа правительственного эксперта не по мне, а если я стану выступать с речами, то это, пожалуй, вызовет только замешательство, как случилось зимой прошлого года в Балтиморе.

Пятница, 2 августа. Вчера в Нью-Йорке было совершено яростное нападение на немецкое судно «Бремен», флаг с него был сорван и брошен в реку Гудзон. Сенатор Кинг недавно внес резолюцию, требующую порвать дипломатические отношения с Германией. Грин, возглавляющий Американскую федерацию труда, обратился ко всем американцам с призывом порвать всякие торговые связи с Германией. Боюсь, что после всего этого наши отношения с Германией могут принять угрожающий характер.

Суббота, 3 августа. Утром ко мне пришел один корреспондент и сообщил, что вчера вечером он встретился со своим знакомым офицером рейхсвера, который сказал: «Положение сейчас гораздо хуже, чем вы сообщаете в своих отчетах, и те, кто ведает пропагандой, отлично знают это. За последние дни в Саксонии было убито от пятидесяти до ста пятидесяти членов „Стального шлема“, оказавших сопротивление при аресте. Сколько убито эсэсовцев, которые пытались арестовать их, мне неизвестно». Эти сведения просочились из штаба фон Рейхенау – генерала, который вскоре должен принять командование над одной из дивизий новой армии в провинции. Разумеется, трудно сказать, правдива ли эта история или ее рассказали корреспонденту в расчете на то, что он сделает «ляп» в прессе. В сегодняшней телеграмме мы не упоминаем о ней ни словом.

Я послал в Вашингтон сообщение о высылке на этой неделе из страны итальянского и швейцарского корреспондентов, а также об угрозах по адресу двух голландских журналистов. Как говорят сотрудники голландской миссии, жизнь их находится в опасности.

Вторник, 6 августа. Сегодня я вместе с Мартой приехал в Констанц, чтобы как следует отдохнуть в санатории «Будинген».

Понедельник, 26 августа. После трех недель, проведенных в Констанце, я вернулся сегодня утром в Берлин. За два часа пароход доставил меня в Фридрихсгафен. Еще через час я был уже в Ульме, однако из-за недостатка времени не смог задержаться там и осмотреть этот знаменитый средневековый город. Завтракал я в Аугсбурге, потом побродил по этому чудесному древнему городу. Самое поразительное, что я там увидел, это банк и фирма Якоба Фуггера7. Здание занимает по меньшей мере два акра земли и фасадом длиной в восемьдесят ярдов выходит на главную улицу города. Все это так заинтересовало меня, что я купил биографию этого первого Моргана современной Европы. В пяти или шести книжных магазинах, куда я заходил, я видел всего лишь две нацистские книги: «Моя борьба» и запрещенную книгу Розенберга о католицизме и новой немецкой вере. Гитлеровских флагов мне также попалось не более пяти.

Подобную же картину я наблюдал в Констанце. В последнюю неделю моего пребывания там по всем улицам старинного города были расклеены листки, в которых германское правительство торжественно предостерегало против католиков и каких бы то ни было критических высказываний в адрес гитлеровского режима. Через три или четыре дня все они были сорваны, хотя по германским законам подобные действия квалифицируются как измена. 25 августа я побывал в Мюнстерской католической церкви. Народу собралось столько, что свободных мест не было, и десятки людей слушали службу стоя. В проповеди, которая началась в четверть десятого, священник очень умно критиковал германское правительство, призывая католиков воспитывать детей в духе веры, открыто исповедовать свою религию и публично доказать свою лояльность. В одиннадцать часов я пошел в церковь св. Стефана, где сотни мест предназначены для немецких солдат. Я ожидал услышать проповедь в духе нацистской веры или хотя бы в рамках католицизма, одобряющего гитлеровский режим. Народу в этой церкви оказалось больше, чем в мюнстерской, а проповедь была почти такая же.

Боковые приделы храма были полны верующих, для которых не нашлось мест на скамьях. Я спросил стоявших рядом людей, чем вызван такой необыкновенный наплыв. Мне ответили: «Так бывает всегда во всех церквах». Жители Констанца очень религиозны. Если в восьми или десяти церквах было столько же народу, то выходит, что сегодня молилось более двадцати тысяч верующих. Я не смог побывать у протестантов, но мне сказали, что и их церкви посещаются столь же ревностно. Неужели действительно за последние пятьдесят лет Германия вдруг стала религиозной, или же это проявление политической оппозиции, которую церковь безмолвно выражает?

В одиннадцать часов я сел в спальный вагон берлинского поезда. Я очень устал, однако дух, царящий в Южной Германии, произвел на меня большое впечатление. Я нигде не встречал проявлений нацистского фанатизма и почти не видел гитлеровских флагов. Крестьяне и мелкий городской люд, казалось, процветали и были поглощены своими делами.

Три недели отдыха, строгая диета, массажи и физические упражнения заметно поправили мое здоровье. Головные боли почти прекратились. Однако мне кажется, что более всего я обязан этим покою, прогулкам и солнечному теплу.

Вторник, 27 августа. В восемь часов я уже в Берлине, в десять – снова у себя в кабинете. На столе меня ждет груда писем. Новый итальянский посол пришел засвидетельствовать свое уважение американскому правительству и посоветоваться по делу одного еврея, которым он сейчас занимается. Известного итальянского коллекционера произведений искусства, который украшал в Берлине правительственные здания, высылают из Германии без права взять с собой какое-либо имущество. Посол спросил меня, как я поступал в подобных случаях. Я не мог сказать ему ничего утешительного и дал понять, что не раз пробовал убедить гитлеровцев прекратить насилия и измывательства над евреями. Я сказал также, что, хотя представители министерства иностранных дел пытались что-то сделать, добиться ничего не удалось. Посол сообщил мне, что народ его страны не испытывает желания оказать поддержку сторонникам войны.