Последняя стража - Шамай Голан

– Он… этот человек… он вовсе не плохой, Хаймек. Он просто…

Хаймек не дает ей договорить:

– А форма! Форма!

В голосе сестры Эвы усталость и досада:

– Ну что ты… заладил: «Форма, форма». Никакой формы в больнице нет. Это просто одежда, вот и все.

– Нет, сестра Эва, – убежденно трясет ее за руку мальчик. – У него форма. И он… плохой. И эти пуговицы…

Сестра, похоже, вот-вот рассердится всерьез:

– На каждой одежде должны быть пуговицы…

Но мальчик стоит до конца.

– Говорю тебе, сестра Эва – он плохой. Я знаю это… я видел.

– Ну, что ты «видел»?

– Я видел, как он укладывал мертвого старика на каталку. И смеялся.

– Послушай, мальчик… Он ведь не в игрушки играет. И здесь не детский сад. Это больница. И здесь умирают. А кругом идет война.

«Что с сестрой Эвой? – мелькнуло в голове у мальчика. – Может, она сошла с ума? Она что, на стороне того человека?»

Хаймек ничего не мог понять.

– Все равно, – сказал он с безнадежным отчаянием. – Все равно, сестра Эва. Меня на своих колесах он не увезет. И тебя тоже. Пусть только попробует… я тебя буду защищать до последнего.

– Ну, ну… – рассеянно сказала сестра Эва. Она все еще во что-то всматривалась.

Они двигались по плохо освещенному узкому коридору – Хаймек никогда здесь не был. Остались позади больничная палата и двор, который щетинился недавно скошенной травой. Одиночные лучи солнца прорывались здесь и там, переливаясь разноцветными нитями. Несколько таких причудливых лучей играли на аккуратном халате сестры Эвы. И вдруг в переплетении солнечных нитей высветилось и появилось нечто совершенно несуразное – сверкающие голенища на ногах, уверенно и твердо упершихся в пол больничного коридора. Словно почувствовав грозящую опасность, мальчик обхватил белый, пронизанный солнцем халат и вцепился в него мертвой хваткой. И в это время над ним раздался негромкий, но непреклонный голос:

– Эва! Оставь его! Иди… ко мне…

У мальчика застучали зубы. Вот оно!

– Это он! Человек в форме! Это он!

– Мне… нужно идти… – сказала чужим голосом сестра Эва. – Мне нужно, Хаймек. Не цепляйся за меня. Отпусти мой халат.

Ее пальцы, твердея, становились все жестче и жестче, отрывая, отдирая его руки от ее тела, причиняя ему боль. Он не мог понять, что происходит, и как сестра Эва может с ним так поступать. Он повернул свое лицо в сторону, откуда пришел повелительный голос и увидел загорелую мужскую руку, поросшую жесткими, стоявшими дыбом волосками. Рука тянулась к его, Хаймека, лицу. Пальцы медсестры отцепили, наконец, мальчика и тут же потянулись к поросшей волосками мужской руке.

– Может… не сейчас, – прошелестел безвольный голос.

Повелительный мужской голос отмел и перечеркнул все возраженья:

– Сейчас. Иди ко мне.

И тут же вторая рука мужчины потянулась к Хаймеку. Отшатнувшись, мальчик не удержался и упал прямо к ногам медсестры Эвы. Он чувствовал, что сейчас умрет.

– По… жалуйста… – бормотал он шепотом, цепляясь за полы белого халата. – По… жалуйста… не иди… к нему…

Он попытался подняться.

– Я… защищу… тебя…

Пола халата выскользнула из его рук. Затем с грохотом захлопнулась дверь, оставив после себя одинокий луч, прорвавшийся в темный коридор сквозь замочную скважину.

Хаймек лежал на полу под дверью. Молча. Не издавая ни звука. Это был конец. Он потерпел поражение. Жизненные силы оставили его. У него их не хватало даже для того, чтобы открыть и закрыть веки. Щелочками остановившихся глаз он уставился на дверь. Там, за дверью, страшный человек делал что-то с сестрой Эвой. Одиноким лучом мелькнула мысль: «Он забрал ее навсегда». Но мальчик уже был готов к этому. Он будет ждать ее. Столько, сколько потребуется. Он дождется момента… и спасет ее.

Он сделал попытку подняться, но и тело предало его. Ноги подломились, и он снова оказался на полу. Как слепой, потерявший поводыря, он стал водить вокруг себя руками, в надежде найти хоть что-нибудь, на что можно было бы опереться, за что можно было бы зацепиться. Но ничего не было. Только дверь. А дверь была гладкой и захлопнута намертво. Он вцепился в ее поверхность ногтями, почти как зверь. Медленно, очень медленно, извиваясь всем телом, он сделал попытку дотянуться до замочной скважины. Оперся на колени. Ну, еще одно усилие… еще чуть-чуть…

В скважине все было видно. Два тела, освещенные безжалостным солнцем. Мужчина и женщина. Обнаженные до пояса. Голова сестры Эвы опущена, руки бессильно повисли. Мужские руки двигаются, пригибают, мнут ее. Словно попавшая в невод рыба, бьется сестра Эва в этих руках. Она хрипло дышит, она задыхается, ей не хватает воздуха. И мужчина и женщина раскачиваются, как лодки на волне, ритмично, непрерывно. Мальчик понимает – он должен остановить это… понимает, что должен закричать во весь голос. Но у него нет этого голоса. Из горла выползает какое-то жалкое шипение, еле слышное ему самому. Зато из-за двери доносятся странные звуки. Вздохи? Стоны? Да, это стоны. Сначала редкие, потом все чаще и громче. «Она боится его». Это приходит мальчику в голову прежде всего. «Ей плохо».

Эта мысль пронзает мальчика до самого сердца. Ей плохо… ей страшно…

Долгий нарастающий стон… всхлип сестры Эвы. Что-то коротко выкрикивает мужской голос, что-то победительное, грубое, страшное…

«Сестра Эва! – умоляет мальчик безмолвную дверь. – Сестра Эва! Не молчи. Кричи!» Если она закричит, тот человек должен испугаться. Он ведь имеет дело с покойниками, а те молчат. Всегда молчат, что с ними ни делай. Но ты-то живая! Кричи! Не то он улучит момент и тебя тоже бросит на свою каталку… а там и поле с заранее выкопанными ямами, куда бросают всех лицом в грязь. Но тебе… тебе нельзя туда, ты ведь обещала каждый день гулять со мной во дворе… как же это, сестра Эва?

И снова замочная скважина. На этот раз в поле его зрения только сестра Эва. Она стоит, еще не полностью распрямившись. Упругие груди ее сейчас чуть подвисли, она шатается, пытаясь отвести назад плечи. Она тоже похожа сейчас на слепую – шарит руками вокруг, ищет что-то. Находит. Надевает это что-то, повернувшись к замочной скважине спиной. Медленно облачается в халат, почему-то оказавшийся у нее на поясе. Даже со спины мальчику видно, что она без сил. И Хаймек понимает, что с этого мгновенья сестра Эва для него потеряна. Навсегда. Никогда больше она не будет прежней. Никогда больше она к нему не вернется. А сам он до конца своей жизни останется в этом коридоре, у порога двери, распростертый на полу и никому в мире не нужный. Превратится в траву, прорастет корнями до самой земли. А потом придет человек – этот или другой, но такой же, толкая перед собой каталку на колесах – клик, клик, – и заберет туда, где уже давно ожидает Хаймека его мама.

Он лежит, распростершись на полу, подняв руки к голове, словно молясь. Снова стон сестры Эвы, как если бы она умоляла о помощи. У Хаймека от боли раскалывалась голова. Он смертельно устал. Его сковало… ощущение было таким, будто он попал в банку с клеем.