Неучтённый фактор - Олег Георгиевич Маркеев

синюшные губы вместе с пеной выполз дряблый язык.

— Если бы вы знали, Борис Борисович, как давно я это хотел сделать!

Произнёс намеренно громко, рассчитывая на уши тех, кто стоял за дверью.

В замочной скважине царапнул металл о металл. Наверное, у кого-то дрогнула рука.

В спальне тонко скрипнула оконная рама.

«Пора!»

Дмитрий навёл пистолет на замочную скважину.

Старые львы

Вопреки прогнозу Наташи, Фаддей прошёл сквозь тамбур абсолютно бесшумно. Правда, с грацией бегемота, идущего на цыпочках. В руке он держал специальной формы фомку, чтобы подцепить стальную дверь, если она окажется закрытой на засов.

Наташа сдув со лба прядку, посмотрела на Фаддея. Вытянул губки, послав беззвучный поцелуй. Фаддей покрутил пальцем у виска. Сделав страшное лицо, кивнул на дверь.

Наташа, медленно выбрасывая пальцы, дала отсчёт: раз, два, три.

На «три», она стала медленно проворачивать отмычку.

Сквозь приоткрытые губки проклюнулся влажный кончик языка.

Дверь дрогнула от удара. Замок взорвался, выплюнув в лицо Наташи пламя и стальное крошево.

Когти Орла

Целил чуть ниже замочной скважины.

За дверью кто-то вскрикнул, и тут же, вышибая из двери щепки, в коридор влетели первые пули.

Дмитрий ещё три раза выстрелил в дверь, укладывая пули в одну линию. Завалить никого не рассчитывал, старался выиграть время и не дать им вышибить дверь.

Старые львы

Владислав увидел, как отшвырнуло к стене Наташу.

Первым рванулся в тамбур, перескочил через разбитый комод, закрывавший проход, в подкате затормозил у самой двери. Всадил две пули в раскуроченный выстрелом замок. В двери на уровне его лицо образовалась дыра с рваными краями. На срезе ярко светилась тонкая полоска стального листа.

«Слава богу, дверь халтурная. Пулю не выдержит», — мелькнуло в его голове.

Он сделал парный выстрел: в дыру и чуть выше. Обе пули ворвались в квартиру.

Владислав кульбитом вскочил на ноги. Отпрянул за косяк. Успел.

Три пули прошили дверь изнутри. Две нарисовали белые астры на стене. Последняя выплеснула на стену алый цветок.

Пуля вошла в плечо Наташи. Но она даже не вскрикнула. Как сидела, привалившись к стене, свесив голову, капая себе на колени красным, так и завалилась набок, свернувшись калачиком.

«Га-си-и-и!» — услышал Владислав собственный крик.

Странник

Они ответили шквальным огнём.

«Вот сейчас пора», — мелькнуло в голове.

Ещё выстрел, и затрещала срываемая с петель дверь.

А он уже стоял на подоконнике в спальне и ловил тонкую бечёвку. Дёрнул что есть силы. Сверху упал канат.

Четыре узла. Четыре рывка — и он уже беззвучно бежит по крыше.

«Вечная слава Никите Хрущёву! Только с пятиэтажной «хрущобы» можно спуститься, не рискуя разбиться в лепёшку», — подумал он, спускаясь с одного забитого хламом балкона на другой.

Держась за выступ верхнего, он свободно доставал ногами до перил нижнего.

«Только не думать о мокрых перилах, только не шуметь, не дышать, скользить, едва касаясь пальцами шершавого камня. О-оп. Всё!»

С этой стороны дома не было подъездов, окна до четвёртого этажа заслоняли деревья, а вечная канава с горами влажно блестящей в темноте глиной гарантировала, что их машины здесь быть не может.

Глаз заметил дрогнувшую тень справа в кустах.

Тело ушло в кувырок. Из второго он выстрелил на вспышку алого цветка.

Чужая пуля вспорола воздух в миллиметре от плеча. Потом раздался треск веток под падающим телом.

Максимов перепрыгнул через канаву и растворился в разлитой между домами темноте.

Глава 14

Старые львы

После обеда Салин имел привычку закрыться в маленькой комнате позади кабинета и часок-полтора поваляться на диванчике. Телефоны переключал на секретаря. Подчинённые давно поняли, что застать его с двух до четырёх часов невозможно, и лишний раз не тревожили. Для себя он прозвал этот час — «часом прессы». В отличие от большинства, он никогда не читал газет по утрам. Только документы. Сразу же настраивался на работу. Да и информации получал больше. Двойной выигрыш. А газетки могли и подождать. Не было в них того, что он читал в сводках. Да и не могло быть. Даже в приснопамятные времена гласности, будь она неладна.

Сегодня «час прессы» затянулся до ранних сумерек. За окном неожиданно быстро погасло небо. То ли тучи нагнало ветром, то ли опять сгустился смог. Воздух в кабинете, как во всём здании концерна, проходил тройную очистку, насыщался полезными ионами и влагой. Но ничего сегодня не помогало. Удушье душило так, будто наглотался городского смрада.

Устав от распирающей боли в висках и звёздочек, прыгающих под веками, Салин, чертыхаясь, принял лекарство.

По последней лечебной методе полагалось поглощать снадобья по сложной схеме: три беленьких шарика из одной баночки, восемь жёлтеньких катышка из второй, четыре крохотных таблетки из третьей и по одной пастилке из пяти коробок разного цвета. Упаси господь перепутать количество и последовательность. А как не запутаться, когда порядок и доза менялись четыре раза в день, а на следующий день полагалась новая схема. Называлось это «медикаментозная терапия пятого поколения».

«Можно представить, что они в шестом поколении намудрят! — Салин с неудовольствием покосился на ряд баночек и коробочек, выстроившихся на столике у дивана. — То ли дело раньше, съел какую-нибудь «тройчатку» — и весь день здоров!»

Головная боль понемногу отступила. Осталась только разбитость во всём теле. Да ещё мучительные судороги корёжили икры.

Он подумал о ионном душе. Щекочущие и колючие струи в купе с озоновым паром быстро возвращали бодрость. Но установка помещалась в крохотном пенале, а добраться до его двери через всю комнату отдыха пока не было сил.

И он остался лежать, закинув руку за спинку дивана. В таком положении растягивались мышцы спины и в позвоночнике унималась тягучая боль.