Никто, кроме президента - Лев Гурский

Я дунул в ствол «питону», порадовался тонкому фигурному свисту. Да-с, милостивые государи, после коронации будет другая музыка. Но сейчас треугольник устраивает нас всех, и мы в одной упряжке. А значит – версию заговора с целью сохранения министерской дачи мы поставим в конец списка. Скорее имеет место какая-то мелкая прореха. Штопать ее в рабочем порядке опять повезло мне.

Цепочка у нас короткая, все звенья наперечет. Придется проверять каждое. Больше часа назад я лишь припугнул Колю-Лабуха: явлюсь, мол, с инспекцией в убежище-два – контролировать твою работу. Но теперь и вправду надо заехать в Китайгородский. Я должен быть уверен, что хоть детей перебазировали без лажи. О-хо-хо, сколько кадры ни муштруй, кончается одним и тем же. Делаешь все сам.

Подумав, я вернул «питон» на место и вытащил вместо него наградной «макаров» Березы – под этот стандартный калибр у меня патронов больше. Последнее время я старался брать с собой что-нибудь из своей любимой коллекции. Пока Гэ Эс Желтков еще не регент, его величие не просматривается со стороны. Бывают олухи, которые не признают никаких доводов, кроме последнего. А железяка в кармане добавляет веса даже опытным стратегам…

Расстояние от дома до Китай-города мой скромный, отнюдь не навороченный «мерин» способен покрыть за пятнадцать минут. Однако скорость машины и возможности дороги – это две разные Вселенные, о-о-очень далекие друг от друга. Ну вот, пожалуйста, опять пробка на Солянке! У меня давно есть мечта: выделить центр Москвы в отдельный субъект Российской империи. Назвать его, например, Москва-Садовая и раздуть его дорожный фонд до таких размеров, чтобы после всех покраж, утрусок и усушек там все еще оставались деньги на ремонт старых трасс и прокладку новых. Если придется сносить еженедельно десяток-другой домов, я не буду против. Когда-то Москву разрезали по-живому проспектом Калинина – и ничего, никто не умер. В конце концов, право граждан на свободу передвижения ценнее любых древних кирпичей. И, кстати, важнее для государства. Мысли о бунте возникают сразу после того, как российский человек за рулем солидной тачки начинает завидовать поганому шведскому лузеру с пропеллером.

– Что там стряслось? Почему стоим? – Я нетерпеливо высунулся из окна и поймал за руку проходящего мимо гаишника.

Уловив шелест зеленой двадцатки, страж дорог сделался любезен.

– Вон там впереди серьезное ДТП, – показал он мне рукой в перчатке. – Во-он, видите, где «скорая помощь»? Гражданка мчалась так, как будто на самолет опаздывала. Ну и въехала своим «Вольво» со всей дури в стену. Забыла, наверное, что уж год, как с Подкопаевского прямого выезда нет… Сейчас ее «скорая» в Склиф заберет, эвакуатор отгонит этот хлам, а там и движение будем восстанавливать. Еще минут десять, ну максимум полчаса…

Я проследил за жестом гаишника и увидел, как три санитара грузят кого-то на носилки. Вернее, двое грузят, а третий отбивается от лохматой собачары – увозили, наверное, как раз ее хозяйку. Лица самой потерпевшей издали я не разглядел. Но успел заметить короткую седую прическу, ярко блеснувшую в свете фар.

А еще в Москве-Садовой, злобно додумал я прежнюю мысль, особым императорским рескриптом будет категорически запрещено садиться за руль старухам. И для нарушительниц – самое суровое наказание: конфискация телевизора, кресла-качалки и вязальных спиц.

– Какого черта! – Я вырвался и сердито повернулся к шутнику.

Стоило мне его разглядеть, как все мои болячки – копчик, ребро, нога, ухо – предательски напомнили о себе. Клянусь, раньше я никогда его не видел. Однако сразу почувствовал в нем угрозу.

Чем-то неуловимым, никак не поддающимся словам, тип смахивал на двух вчерашних гегемонов. Но только в другом формате, более серьезном. Впрочем, нет, наоборот: те двое были лишь слабыми набросками, эскизами к этому. Те выглядели молодыми дворнягами, злобными и драчливыми. Этот – элитным волкодавом. Та парочка могла покалечить. Этот – убить.

– Школьник Лев Абрамович? – осведомился он.

– В чем дело? – Я прижался к стене и стал медленно-медленно, миллиметр в час, двигаться к ближайшей двери. – Что вам нужно?

Глупо было надеяться, что кто-нибудь придет мне на помощь. При наличии лифта у нас по лестницам ходят довольно редко. По этой – тем более. А на этаже, за дверью, сейчас еще шумней, чем во время школьной переменки. Наших деток мне не переорать.

– Школьник, – сам себе объявил волкодав и ухмыльнулся. Не злобно, не угрожающе, а так, почти равнодушно. – На ловца и зверь бежит. Если будешь трепыхаться, умрешь медленно и плохо. Если оценишь сервис, то быстро и хорошо. Ничего личного, это такая работа. Ты недавно обидел кое-кого.

– Кого? Тетю или дядю? – на автомате спросил я. Я вдруг решил, что киллера могла бы нанять Таисия Тавро. Кроме нее, я вроде никого больше не трогал. Да и Таисию обругивал только мысленно.

– Ты смелый, Школьник, – заметил волкодав. Одну лапу он упер в стену, отрезав мне путь к отступлению, другую положил мне на горло. – Ему жить осталось всего ничего, а он все юморит. Ценю смелых… Дядю, Школьник, дядю. Небольшого, но жутко умного…

Волкодавья лапа начала сминать мое горло, и я, при всем желании, не мог трепыхнуться. Мысли в голове потекли с черепашьей скоростью. Страха уже не было, осталось одно вялое отстраненное любопытство. Неужели – меня – вот так – запросто – возьмут – и – тихо – задушат? Неужели – меня – сейчас… Странно – почему – меня – душит – волкодав? За что – волкодав? Я не волк по крови… Я не… Лапища давила все сильнее, и в какой-то момент сделалось уже не больно, а хорошо, приятно, мирно…

И я почти разозлился на суматошного человека, который – с воплем: «Мужики! Вы чего? Сдурели?» – возник на лестнице и испортил все умиротворение, бесцеремонно кинувшись нас разнимать.

Человек был Бубой Кудасовым. Его усилия оторвать волкодава от меня выглядели, конечно, смехотворными. И все-таки чужие пальцы на моем горле недовольно ослабли. Не до такой степени, чтобы я сумел вырваться из-под тяжкой лапы. Но уже настолько, чтобы в мозгах у меня чуть-чуть прояснилось. И я вновь сообразил: мне не нравится умирать. Занятие так себе, на любителя. Не хочу.

– Ты кто такой? – полуобернувшись к Бубе, спросил убийца.

Что мне в Кудасове нравится, так это его счастливое убеждение в своей звездности. Для Бубы все рейтинги врут, все телекритики – болваны, а все граждане, пуская слюни, по вторникам смотрят его шоу. И потому обязаны знать его в лицо.

– Не узнаете? – изумился Буба. Даже приостановил свою попытку нас разнять. – Вы что? Я же ведущий программы «Щедрость»!

– А-а-а, тогда ясно, – протянул волкодав и коротким ударом локтя поддых отшвырнул Кудасова на пол. – Значит, так. Еще гавкнешь, и тебя я тоже придушу. Лежать и молчать!

– Почему это я должен мол… ай! – удивленно начал лежащий Буба и за свои слова тут же поплатился.

Мой убийца достал его точным и мастерским ударом ноги в бок.