Правозащитник - Артур Строгов

В овальной комнате кроме Аланьевых находилось еще восемь «преторианцев», включая низенького карапуза-начальника.

— Эти люди тоже ваши акционеры и примут участие в нашей беседе? — насмешливо произнес Белосельский.

Аланьевы пропустили эту шутку мимо ушей.

— Я вижу, вы не удостаиваете меня чести занять кресло председателя, но тем не менее я займу его.

Белосельский опустился в черное кожаное кресло со спокойной уверенностью хозяина положения и снисходительно, и даже насмешливо, взглянул на «партнеров».

Банкиры-близнецы нахмурились.

— Зачем Вы явились в наш банк без предупреждения?

— Но ведь вы же точно так же поступали с некоторыми предприятиями, которые потом с удивительной быстротой становились сначала банкротами, а потом — вашей полноценной собственностью, — отвечал Белосельский с обезоруживающей откровенностью…

Аланьев-старший закусил губу, а его брат, резко повысив тон, спросил:

— Вы пришли нам сказать только это?

— Не только… Я пришел, чтобы договориться по одному пункту, который, как мне кажется, очень важен, и по поводу которого вы так старательно готовили вашего друга Лаганию.

— О чем Вы?

— Он передал вам мой ответ… как я вижу…

Аланьев-младший взглянул на часы, думая о том, скоро ли приедут батальоны Росгвардии.

— Вы кого-то ждете? — насмешливо спросил Белосельский. — Но, боюсь, напрасно…

— Что Вы хотите сказать?

— То, что никакая помощь к вам не подоспеет. Пока я нахожусь здесь — по всему периметру действуют только частоты моего агентства. Вся связь — мобильная и рация — не работает.

Аланьевы бросили взгляд на побледневшего начальника охраны, который нервно сжимал свой телефон.

— Вы разыгрываете нас…

— Отнюдь, — возразил Белосельский, — у нас с вами всего пять минут, в течение которых я изложу свои соображения и уеду, никому не причинив вреда…

Аланьев-младший нервно намотал бороду на палец, а телохранители в страхе вскочили со своих мест.

— Но Вы в нашей власти, — не удержался банкир, — Вы здесь, в нашем банке, и не покинете его без нашего позволения!

— Если бы вы обо мне наводили справки больше, то знали бы, что однажды во время взятия заложников я уложил голыми руками более пятнадцати человек. И это были фанатики, которые в одиночку могли бы драться хоть с тигром. А на ваших ленивых псов у меня уйдет не более минуты.

Аланьев-старший усмехнулся недоверчивой улыбкой.

— Выслушайте. Это война между мною и вами… Понятно? Не вздумайте трогать Орлановых… и если я еще раз узнаю, что вы угрожали Татьяне или ее брату, и вообще посылали Лаганию или кого-нибудь еще, то…

Начальник охраны дал знак и восемь человек надвинулись на Белосельского. Тот остался невозмутим.

— Если вы еще раз позволите себя запугивать Орлановых, то…

Белосельский поднял правую руку вверх и в ту же секунду на оконном стекле появились «светящиеся точки» — светлячки, которые украсили стены овального зала и затем, точно сговорившись, «присели» на блестящие костюмы всех присутствующих, за исключением нашего героя.

Начальник охраны первый понял, что это значит, и стремительно бросился на пол. Остальные «преторианцы», включая онемевших банкиров-близнецов, замерли как статуи.

— Итак?

— Стекла у нас пуленепробиваемые! — воскликнул Аланьев-старший, бледный от страха.

— Импульсные винтовки прожгут их менее чем за секунду. Прототипа такого оружия формально не существует.

Белосельский снова поднял руку еще выше. И действительно, яркий огонек вспыхнул в окне и плафон с треском упал на пол, разлетевшись у ног банкиров-близнецов.

Аланьев-старший машинально отпрянул.

— Хорошо, Вы победили. Что я должен сделать? Подписать какой-то документ?

— Нет, я не такой, как вы… Я прошу лишь оставить в покое Татьяну и ее брата, только это… Мы поняли друг друга?

Аланьев-старший молчал.

— Я не слышу вашего ответа.

— Договорились.

— Если вы нарушите слово…

— Мы всегда честны как по отношению к друзьям, так и к… врагам.

— Очень хорошо.

— Считаю наши переговоры на сегодня завершенными.

Лиза пребывала в грустном расположении духа. Несмотря на всю любовь и внимание со стороны Алексея, несмотря на всю его неустанную заботу, предупредительность, иногда даже терпение, потакание капризам и ребяческим проделкам, Лиза, как и всякая влюбленная девушка, требовала неизмеримо большего от возлюбленного, жаждала, чтобы он принадлежал ей целиком, всеми мыслями, желаниями, устремлениями. Она чутьем угадывала, что Татьяна Орланова становится достойной соперницей. Ведь дочь банкира не только красива, умна, богата, образована, но у нее, по всей видимости, гораздо более общего с Алексеем… с ее Алексеем. Они словно принадлежат одному миру, одному измерению… Татьяна и Алексей с такой легкостью обсуждают сделки, в которых она пока ничего не смыслит, хотя учится несколько месяцев на факультете экономики.

Но любовь Белосельского — это чувство зрелого человека, трезвого, рассудочного человека, который знает цену своим поступкам и решениям и правильно распределяет свое время, отведенное для нежных признаний и для бизнеса.

Любовь, как и всякая эгоистическая страсть, заставляла Лизу думать, что все существование Алексея должно теперь быть подчинено только одной цели — быть рядом с ней, новоиспеченной «Золушкой». Она отказывалась признавать, что любовь сорокалетнего мужчины — отнюдь не то же самое, что страсть восемнадцатилетнего юнца, когда чувства столь бурлят, что душа готова на самые безрассудные поступки. Лиза желала стать хранительницей всех секретов Белосельского, тайной советчицей во всех его делах, неизменной властительницей всех его намерений. И, не замечая своего эгоизма, Лиза пряла золотое веретено любви, пытаясь опутать Алексея незримыми невидимыми узами.

Принадлежать только ей одной! Советоваться только с ней в выборе друзей, деловых партнеров! Сердцем Лиза ощущала свою власть над Алексеем, но она помнила предупреждение Самины, что «мужчины не терпят стальных тисков». К тому же сердце Алексея — это сердце льва, а любой, даже самый предупредительный хозяин благородного животного знает, что значит быть его владельцем.

Тысячи печальных размышлений, фантастических умозаключений не давали молодой девушке уснуть. Она даже не заметила, как утром произнесла самым естественным тоном:

— Ты опять встретишься с ней?

Белосельский тотчас уяснил для себя все значение вопроса и понял, что в сердце Лизы постепенно вливаются капли ревности.