Иван Молодой. Власть полынная - Борис Тумасов

Как он может, живя в Твери, противостоять Софье? Ко всему его одолевают болезни.

Каждый вечер иноземный лекарь приходит к нему, но его лечение не приносит облегчения.

Князь Иван ворочается с боку на бок. Неожиданно вспоминает, что это ложе принадлежало князю Михаилу. Как он там, в Литве, без Твери, где прошла большая часть жизни с каждодневными заботами?

И защемило сердце. Непредсказуем путь человека. Кто знает его, кроме Господа?

Вот и его, князя Ивана, путь как было предсказать? Когда отец, Иван Третий, на Думе провозгласил его, юного, великим князем Московским, мог ли он, княжич, предвидеть свое изгнание в Тверь?

Память вернула князя Ивана к первой поездке в Великий Новгород, куда государь послал его с дьяком Топорковым править посольство.

Они с Санькой, любопытствуя, глазели на жизнь новгородцев. Дивно им было, все не так, как на Москве: и концы ремесленные, и торг, где иноземные товары не редки. А уж Софийский храм поразил. Да и хоромы знати новгородской удивили, многие из камня, со стекольцами италийскими…

Чудно устроена память человеческая. Она вдруг перекинула молодого великого князя к тому времени, когда жизнь забросила его на северный окоем Московской земли, где стылые дни бывали даже весной. Тогда работники тащили груженые сани, тогда он, князь Иван, спал в дымных чумах…

Может, с того студеного края привез он хворь свою?..

Князь Иван взглянул на оконце. Небо начало сереть. Верно, за полночь перевалило, к рассвету ночь пошла…

Новый день, новые тревоги.

Вздохнул, припомнив, как в день свадьбы отца с Софьей князь Холмский говорил ему: «Зрю я, княже, подомнет она государя. Не сразу подомнет, а исподволь».

Не отрывая головы от подушки, перекрестился.

- Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, спаси и помилуй нас!

И тут же закружилось в голове, все померкло. Будто душа с телом вздумала проститься. Князь упал на разбросанную по полу медвежью шкуру.

Все бы хорошо было, утихомирилась на время земля Московской Руси от диких степей до студеных морей, от гор Каменных до Смоленска и Киева. Бежал из Твери князь Михаил.

Враг он не великому князю Московскому Ивану Васильевичу, недруг Руси Московской. Коли бы породнился с великим князем литовским и королем польским Казимиром, сколько бы бед могла ждать Московская Русь от Тверского княжества!

Не раз задумывался Иван Третий об удельных княжествах, оказавшихся под властью Речи Посполитой. За них еще Москве повоевать придется, как и за Смоленск, за Киев, за другие города славянской Руси…

Пала Золотая Орда, крымцы хана Менгли-Гирея пока не совершают набега на южные городки Московской Руси, но вот Казань встревожила великого князя Московского Ивана Третьего.

Умер казанский хан Ибрагим, и началась жестокая вражда между его сыновьями Али-ханом и Мухаммед-Эмином. Али-хан изгнал Мухаммеда, сел на казанский трон, а Мухаммед-Эмин бежал в Нижний Новгород, а оттуда в Москву, клялся Ивану Третьему в дружбе.

Государь спешно созвал Думу, и решили бояре: поскольку Мухаммед в дружбе Москве клялся, то оказать ему помощь и вернуть его на ханский стол.

Для того велел Иван Третий князьям Холмскому и Беззубцеву готовить на Казань рать.

Пробудился князь Иван Молодой и, едва глаза открыл, увидел жену Елену, а за ней дворецкого, рыжего боярина Самсона.

Вспомнил, как ночью сознание терял, и начисто не помнил, как уложили его на кровать и позвали великую княгиню.

Иван усмехнулся:

- Поди, думали, смерть за мной приходила? Ан нет, еще пожить дадено.

Великая княгиня положила руку ему на лоб:

- Рано, государь, о смерти думать. Разве такой удел Господь тебе заповедал?

Князь Иван с грустью посмотрел на нее:

- Неисповедимы пути Господни, Елена. Дворецкий голос подал:

- Пойду-ка я, великий князь, накажу стряпухе стол накрыть.

- Добро, боярин, и скажи отроку, пусть облачиться поможет.

Дворецкий вышел, следом удалилась и Елена.

Иван Молодой уже кончал трапезовать, когда явился тверской епископ Савватий, духовник князя в Твери.

Они сидели за столом, пили теплое молоко с медом, вели мирской разговор о бренной жизни. Князь Иван говорил:

- Суета сует жизнь наша. Думаю я, для какой надобности человек копит богатства? В чем мать родила на свет появляется, наг и бос, в иной мир уходит - перед Господом отчет жизненный дает.

Епископ с прищуром уставился на князя, а тот продолжал:

- Как-то довелось мне быть у владыки Филиппа и слушать перебранку двух преподобных старцев - Иосифа и Нила. Спорили они о богатстве и нищете. Что до меня, так не приемлю я ни богатства монастырского, ни нищеты заволжских старцев. Где же истина, владыка, в чем она?

- Велик Бог, велики дела его и творения. Ему судить старцев Иосифа и Нила. Ты же, сыне, молись, и Господь укажет истину. Коли будешь блуждать во тьме их размышлений, недалеко и до ереси. Избави от того, Боже!

Накануне выступления из Москвы воевод Холмского и Беззубцева сошлись князья и бояре на Думу, расселись вдоль стен палаты, как всегда, дородные, важные, в шубах и шапках высоких, хоть дни стояли теплые.

На посохи опираются, на Ивана Третьего поглядывают. А он в дорогих одеждах сидит в высоком кресле, ждет тишины. Вот поглядел на пустующее место заболевшего митрополита и заговорил:

- Ведомо вам, бояре, что не ради пустословия созвал я вас, пора Казань утихомирить, указать место Али-хану: он на место отца, Ибрагима, решил сесть и брата своего Мухаммед-Эмина из Орды изгнать.

Чуть передохнул и продолжил:

- И тот Али свои злобствования к Руси выявил, корабли на Волгу вывел, путь торговый норовил закрыть.

Боярин Труш ладонь к уху приложил и выкрикнул:

- Русь и без Казани велика!

Иван Третий метнул на боярина недовольный взгляд, слегка посохом пристукнул:

- О княжестве Казанском, дружественном Руси, пекусь я. А ты бы, боярин Труш, слушал с понятием.

И уже спокойно ко всей Думе обратился:

- Возвысилась Москва потому, что Русь земли свои в единство привела, а Казанскую орду ржа разъела, брат на брата пошел. И нам бы ее урок в урок.

Поглядел на братьев своих, Андрея и Бориса, и добавил:

- Надобно впредь казанцам с Москвой в мире жить, в дружбе, гостям торговый путь не закрывать и Нижний Новгород разбоями не разорять. О том мы с Мухаммед-Эмином уговорились.

- То так, - подал голос брат великого князя Борис Волоцкий. - Но мнится мне, что, когда мы с Казанью дружбу завяжем, крымскому хану то в злобствование обернется.