Высота одиночества - Татьяна Минаева

— Что ты такое говоришь? — Алла не могла поверить, что эти слова ей говорит Рината. Девочка, которая готова была ночевать на льду, девочка, для которой фигурное катание было второй сущностью. — Я не позволю тебе бросить! — Алла приблизилась к Рине и посмотрела на её загипсованную ногу: — Ты не марионетка и никогда не была ею. Ты — личность. Ты спортсменка.

— Хватит, Алла Львовна. Хватит ваших лживых речей! Хватит! Я устала! Как только мне снимут гипс, Вы, — она посмотрела на Бердникова, — вернете меня обратно. На этом все для нас и закончится. Больше никогда я вас видеть не желаю! Ни вас, ни, — она перевела взгляд и в упор посмотрела на Аллу. — Ни… — её голос дрогнул, в груди защемило. Она любила её, она любила его. Всем своим одиноким сердцем, всей своей детской душой. Она позволила им пробраться внутрь себя, завладеть собой, позволила себе открыться для них. — Ни Вас, Алла Львовна. Я никогда больше не вернусь в спорт. Вы забываете обо мне, словно меня никогда не было. — Хлопок ее ладоней прозвучал с последним словом: — Все.

— Я не позволю тебе уйти из спорта, Рината! — уверенно повторила Богославская. — И я не уйду из твоей жизни, не сейчас, когда я обрела тебя…

— Тогда я уйду из вашей, — спокойно и сдержанно, с прежней холодностью сказала Рината. — И я не шучу.

По коже Аллы пробежал холодок. Что-то в глазах Рины, в затягивающей темноте ее зрачков предвещало беду, но Владимир, не понимая этого, осведомился тоном, так похожим на отцовский:

— И как же ты это сделаешь?

— Например, вскрою себе вены. Вдоль, — верхняя губа ее приподнялась, и улыбка, которую она хотела изобразить, стала похожа на оскал. — Клянусь, я сделаю это.

Больше всего Аллу пугал голос и тон, которым Рина говорила это. Говорила так, будто уже успела обдумать и взвесить. И она вдруг поняла, что ее дочь и правда может воплотить угрозу в действительность. Может быть, не с той циничной расчетливостью, но под влиянием порыва, импульса. Хотелось кричать, требовать от Бердникова чего-то. Чтобы он сделал хоть что-то, урезонил свою дочь, дочь, которая была так похожа на него. Но меньше всего сейчас он напоминал человека, способного действовать, способного нести ответственность за чью-то жизнь, даже за свою собственную. Она чувствовала, как тают секунды, а вместе с ними просачивается сквозь пальцы последняя возможность хоть что-то исправить. Они — двое взрослых и девочка, уже начавшая превращаться в женщину, стояли и молчали, и к тому моменту, когда торопливая прозрачная стрелка на висевших над диваном в комнате часах совершила полный оборот, все было потеряно.

Москва, декабрь 2013 года

Игорь сонно потянулся и открыл глаза. Рядом, уютно устроившись на его груди, спала Рината. Он легонько провел рукой по её оголенному плечу и улыбнулся, когда она, что-то недовольно пробурчав, потерлась об него щекой.

— Вставай, соня, — тихонько проговорил он.

— М-м-м, сколько времени? — не желая выползать из его теплых объятий, хрипловатым ото сна голосом поинтересовалась Рина.

— Семь.

— Можно еще поспать… Чуть-чуть… — она открыла один глаз и, задрав голову, хитро посмотрела на Игоря.

— Ты ли это? — засмеялся он. — Сегодня у нас соревнования, а ты не бегаешь по квартире с воплями, что мы опоздаем на утреннюю тренировку! Что-то случилось?

— Нет. — Рината перевалилась на свою подушку и блаженно улыбнулась ему. — Просто я абсолютно спокойна. Мы с тобой готовы показать все, что умеем.

Игорь щелкнул Рину по носу, и та смешно поморщилась. Действительно, они многого достигли за прошедшее с момента перехода к Богославской время, и сегодня, на пятом этапе Кубка России, они выйдут побеждать. Этот старт, проводимый во дворце спорта «Москвич», станет последним испытанием перед чемпионатом России и когда, если не сейчас, им показать, что с ними должны считаться.

Игорь улыбнулся, наблюдая, как Рината сползла под одеяло и накрылась им с головой. Они по-прежнему цапались по любому поводу, Рината, как и раньше, смотрела на Богославскую волком, но впервые за почти десять месяцев их работы, он чувствовал, что не один. Рина была рядом, они были вместе.

— Ты правда так думаешь?

Рината легким движением стянула одеяло и повернула к нему голову. А затем ответила:

— Правда. Если не вспоминать о том, кто такая Богославская, как тренер она отличный специалист. — Она снова вернулась в его объятия, обвила за шею и, притянув к себе, поцеловала. — У нас с тобой все получится, — прошептала она и спрятала лицо на его груди. Игорь скользнул губами по её виску и погладил шелковистые волосы, рассыпавшиеся по постели. Одеяло задралось, и он увидел перебинтованную Ринину ногу. Вздохнул, понимая, что отчасти это он виноват в том, что к кубку Рина подошла не в самом лучшем состоянии. Неделю назад она притащила на лед новые коньки, которые он подарил ей на «день рождения». Она собиралась раскатать их и на соревнования выйти уже в чистеньких, новеньких ботинках. Однако все оказалось не так просто. Ботинки ей не подошли. Итогом стала стертая до крови мозоль на большом пальце. Тогда впервые тонкая грань между Ринатой и Аллой Львовной была стерта… Рината наотрез отказывалась снимать новые коньки, Богославская же — выпускать ее в них на лед.

«Или ты переобуваешься в старые ботинки, или будешь тренироваться в зале», — сказала Алла, отперев щеколду, открывающую борт. Слова эти были сказаны бескомпромиссным тоном и приправлены таким взглядом, что Рина не посмела возразить. Недовольно пыхтя, она вышла со льда и отправилась в раздевалку, уже довольно сильно прихрамывая. Вернулась спустя пять минут и так же молча прошла мимо Богославской в старых коньках.

Как оказалось, старые коньки изготавливались на заказ, потому что стопа у Ринаты была нестандартная. Любые другие просто-напросто натирали ей до такой степени, что и без того мучительный процесс раскатки вовсе превращался в адские пытки. Но прежде Рината и словом не обмолвилась об этом. И теперь, в последний момент узнав такие интересные детали о жизненно важных для каждого фигуриста вещах, Игорь высказал ей все, что думал по данному поводу, смягчив сказанное до более или менее цензурных выражений. Правда, «лайт версия» осталась довольно красноречивой, но он был так зол на Рину, что изъясняться на сугубо-литературном языке просто не мог.

За те жалкие пятнадцать минут, что они провели на раскатке до прихода Богославской, она успела в кровь стереть ногу, и когда Игорь увидел это, ему захотелось одновременно отвесить ей подзатыльник и поцеловать болевший пальчик. Так что его тирада, можно сказать, была чем-то средним.

— Как ты? — погладив бедро Ринаты, спросил он.

— Почти не болит. — Она перекинула через него ногу, скользнула губами по его шее и промурлыкала: — Не хочу от тебя уходить.

— И не надо.

— Надо, — вздохнула Рина и, скинув одеяло, сползла с постели. Игорь проводил ее до ванной комнаты горящим взглядом. Из одежды на ней ничего не было. Только длинные черные волосы, спускающиеся до поясницы, скрывали ее хрупкую наготу. Игорь вдруг поймал себя на мысли, что, если она когда-нибудь решит обрезать эти прекрасные черные волосы, он не позволит ей этого. И тут же угрюмо хмыкнул, понимая, что вряд ли она станет интересоваться его мнением.