Спецназ. Любите нас, пока мы живы - Виталий Носков

На перекрестке дорог нас ожидала остальная бронетехника сводного отряда СОБР, подошедшие из Грозного и Шелковской. Меня всегда восхищала постоянная готовность офицеров нашей системы к работе.

При любой погоде они отличались бодрым видом, спецназовской подтянутостью, мгновенной реакцией. Спрыгивать с бэтээров никто не стал, но обмен приветствиями прошел по-спецназовски бурно. Челябинцы были по-прежнему без брони. Их бэтээр, назначенный возить командированных в Шелковскую собровцев, самым непостижимым образом оказался в Моздоке, и ходил теперь под тамошними заслуженными тыловиками. Вернуть его реально воюющим челябинцам не удалось. Ведь главное на войне — это служба тыла. Приехал в Моздок за боеприпасами челябинец Сергей, ему с порога отказывают, а потом, ещё раз изучив заявку, говорят: «Камуфляж твой мне очень понравился». Вернулся Серега, собровский тыловик, в свой запыленный, увешанный для защиты бронежилетами, «Уазик», переоделся в какое-то тряпье и торжественно вручил, чтобы откупиться свой новенький камуфляж моздокской роже, получив в ответ даже укупорку патронов для СВД — безумный дефицит. «Дабы мне было хорошо ради тебя», — живущих по такому ветхозаветному принципу немало толкалось в моздокских коридорах власти, по Ханкале и в аэропорту Северном, где на ночь укрывались представители госаппарата Москвы и Чечни.

Ниточка из семи бэтээров выстроилась так, что московский бэтээр Гоша снова шел впереди, а мы, курганцы, в хвосте. Такой грозной силе, мчавшейся на скорости, здесь на чеченской плоскости засады можно было не опасаться. Это в горах мы даже в таком количестве оставались бы уязвимой мишенью, а здесь на просторе для боевого маневра все условия. Мы, как стадо слонов, затопчем любого противника.

III.

О том, что семь русских бэтээров с десантом идут в сторону Шелковской Доквах получил информацию сразу же, как только собровская нитка попала в поле зрения одинокого пастуха, по которому офицеры только скользнули взглядом. Хвостовой бэтээр — ещё не уменьшился в глазах пастуха, как тот достал из нагрудного кармана видавшего виды плаща с капюшоном японскую портативную радиостанцию и выдал свою тревожную информацию.

Доквах был смотрящим за Старыми Щедринами. То, что милицейский спецназ идет на его село, сомнений не оставалось. Боевому выходу собровцев предшествовала наглая, без какой-либо подстраховки вчерашняя рекогносцировка. Незнакомый, с замазанными номерами старенький Уазик, сопровождаемый шумными, быстроногими сельскими мальчишками, долго на малой скорости, словно заблудился, ездил по селу. Но опытному глазу Докваха была понятна неброская логика сидящих в машине четырех русских вооруженных людей в спецназовских куртках, без головных уборов, с пулеметом ПК на заднем сидении. Его держал в руках крепкий, накаченный парень со сломанным носом и черными, смотрящими исподлобья глазами. Доквах сумел его разглядеть и почувствовать на себе девятый вал недоброжелательной энергии спецназера, его недоверие и решительность в случае опасности мгновенно открыть огонь на поражение. Машина дважды проехала по всему периметру села, надсадно урча, переехала вал, защищающий Старые Щедрины от разливов весеннего Терека. Возле реки никто из машины не выходил. Потом Уазик ещё немало по времени крутился в селе, а один из вездесущих пацанов, оседлавших высокий забор, сумел увидеть, что сидящий рядом с пулеметчиком человек держал на коленях большой лист бумаги и карандаш в его руке бегал очень быстро. Нетрудно было догадаться, что отрабатывался план села, его рисовали в подробностях.

Накрыть эту машину огнем Доквах не решился. Хотя лично он и ещё двадцать людей были уже здоровы, и им ничего не стоило поразить милицейский Уазик из «Мухи», а потом добить всех, кто останется в живых после разгромного выстрела. Село Старые Щедрины считалось глубоким тылом, где на сегодняшний день проходили лечение ещё шестьдесят пять неокрепших после тяжелых ранений в Грозном и в горах боевиков, и Докваху надо было сделать все, чтобы они выжили и вернулись в строй.

За себя лично Доквах не беспокоился. Его документы были в порядке. Он сохранил советский, молоткастый паспорт, и эта охранная грамота сберегала ему жизнь при проходе через российские блок-посты. Он, скромный сельский учитель, всегда честно глядел в глаза проверяющих его цепких милиционеров. Все, что он излагал при проверке документов и личном досмотре, соответствовало действительности и его невозможно было поймать на каких-то мелочных нестыковках его реального участия в жизни и легенды, которую он излагал про себя всем, кто знал его до 1992 года. Даже соседи не ведали, что в биографии Докваха было недолгое участие в Абхазской войне, защита Грозного в начале января 1995 года, ранение, потом служба в развед-диверсионном батальоне Басаева, ещё одно ранение. После госпиталя в горах, когда встать на ноги ему помогли пленные русские врачи, он с провожатым прибыл в родные Старые Щедрины, чтобы заниматься безопасностью тех, кто ещё нуждался в медицинской помощи и охране. Для всех в селе он был человеком, облеченным властью, данной ему находящимся в подполье Дудаевым. Этого было достаточно, чтобы молчать. Все в Чечне знали, что русская власть кончается с наступлением темноты. Можно было лишиться головы за излишнее любопытство. В селе Старые Щедрины сторонников Хаджиева не было, здесь боялись расплаты за грабежи российских железнодорожных составов, которые начались с приходом к власти «Джовхара». Российские поезда выходили останавливать и потрошить вагоны, как на революционный праздник. Сначала Докваху это не нравилось. Он даже упрекнул соседа, который после очередного разбойничьего налета, привез домой одиннадцать чугунных ванн.

— Зачем тебе столько? — возмутился учитель.

— Тебе какое дело? Гляди лучше в свои тетрадки, а не ко мне во двор. Все в этой жизни имеет цену.

Видя, что Москву грабежи поездов не особенно беспокоят, Доквах удивлялся, а когда прочитал в столичной прессе, что это одна из форм народного освобождения от советского колониального гнета, понял, что на его народ в Кремле положили глаз и готовят к чему-то серьезному.

Начитанный выпускник педучилища, Доквах долго не понимал, что происходит на просторах СССР, но в ту пору очень скромный во спасение своей психики взял и решил, что все это не его ума дело и ему на погибель. Теперь, когда с кем-либо в разговоре он вспоминал те смутные времена, то говорил весело и просто: «Иншалла!» Так можно было найти ответ на самые трудные вопросы.

Когда бэтээры на свертке в село разделились и начали брать Старые Щедрины в кольцо, Доквах вышел в эфир на запасном канале и приказал всем подконтрольным ему моджахедам укрыться в схронах. Все было выполнено. Лежачих раненных тоже спрятали под землей, где можно было безболезненно продержаться несколько суток.

Доквах всегда поражался способности своего народа к жизни в длительном напряжении, умению хранить тайны, даже артистичности перед лицом врага. На территории Чечни расплата за предательство всегда была неминуемой, поэтому жителей села он не опасался. Он знал, что на зачистку идет милицейский спецназ. Остроглазые пастухи доложили, что на головах людей появились какие-то непонятные шлемы, а в руках у некоторых винтовки неизвестной конструкции с надульниками и снайперскими прицелами. «СВУ — оружие спецназа», — понял Доквах, и его сердце забилось. Чтобы успокоиться, он сделал несколько быстрых вдохов. После задержки дыхания, он каждый раз выдыхал медленно, чувствуя, как сердце обретает прежний, уверенный ритм.