Спецназ. Любите нас, пока мы живы - Виталий Носков

— Вы что с него ремень сняли? Он же не арестованный, — закричал на милиционеров Никандров. — Верните ему все, кроме оружия!

В отдыхайке долго молчали. Снайперша, сев на бок, разглядывала брата с откровенным волнением.

«Хорошая была бы актриса», — думал о ней любящий театр Никандров. — Закончив театральное училище, играла бы в московском театре. — Он верил, что все хорошие актрисы — стервы. Ему об этом рассказывал знакомый полковник военной разведки, женатый на актрисе и всю жизнь страдавший от ревности к ней. — Была бы любимая народом актриса, а стала «бабочка — смерть».

Никандров прекратил отвлекаться на пустяки и спросил солдата со всей строгостью:

— В этой женщине вы опознаете свою сестру Наталью Луганскую?

— Нет, не опознаю, — дерзко, с вызовом ответил солдат. — Я ошибся. Эту женщину я не знаю. Мне показалось, что она моя сестра. Свою сестру Наталью Викторовну Луганскую я не видел много лет. Обмануться было легко. У меня контузия. Можете проверить.

«Хорошо, что я его сразу разоружил», — подумал Никандров. За две недели своего пребывания на блок-посту он, оперативник, приданный СОБРу ГУОП, добыл немало ценной информации, успешно реализованной собровцами. То, что половину командировки он находился в отрыве от отряда — было его личной инициативой. Он отдавал информацию собровцам только после личной проверки. Никандров ходил по ночному Грозному, рискуя быть убитым своими или чеченцами. Переодетый в турецкий камуфляж, в черной шапочке с зеленой повязкой на лбу, он отслеживал дислокацию бандгрупп, встречался со своими источниками, благодарил их солдатскими сухпаями. Он действовал осторожно, больше всего опасаясь попасть в прицел ночных охотников-снайперов. Не каждый его выход приносил результат. Ночью Грозный полностью контролировался боевиками. Защищенные островки — комендатуры, блок-посты, воинские части огрызались огнем на огонь. Тяжелее всех приходилось солдатам. С первых дней войны, попутав день-ночь, всегда полусонные, постоянно голодные, они были надежны только в условиях боя, подчиняясь железной воле своих командиров. Старший на блокпосту держал их в руках только одной командой: «Стройся!» — по любому поводу и без повода, лишь бы у бойцов не было времени задуматься, затосковать по дому, по такой сладкой гражданской жизни.

Никандров понимал, от стоящего перед ним рядового ожидать ответа, которым бы тот подписал приговор своей сестре, не следовало. Наличие малокалиберной винтовки, скрытой на теле — уже сказало обо всем. А кто она — эта баба: Луганская, Приставкина теперь было дело вторым.

Рядовой со скорбным, молящим лицом, с подтопленными слезами глазами Никандрову был больше не нужен.

Перед тем, как дать команду: «Солдата на выход!», — Никандров порылся в записной книжке и прочитал вслух ориентировку двухнедельной давности: «В г. Грозном активно работает группа наемниц, прошедших дополнительную подготовку под руководством турецкого инструктора-снайпера. Опознавательный знак — выколотая под правой подмышкой женщин-славянок бабочка «Мертвая голова»».

— У твоей сестры есть такой знак. В районе 7-го и 22-го блок-постов и на трассе, ведущей в Ханкалу за последние десять дней убито семь бойцов и пять офицеров. Поражают из мелкашек. Уведите этого парня. От нарядов освободить. Он болеет.

Выходя из отдыхайки, рядовой Луганский на снайперше взгляда не задержал.

II.

Закончив разведопрос, в котором Луганская, борясь за жизнь, была откровенна, Никандров, думая о людях, в отдыхайке её не оставил. Он спрятал снайпершу в двухметровой яме, на дне которой лежало несколько досок и мокрый, начинающий плесневеть матрац. Зев ямы Никандров также приказал закрыть досками. Охрану зиндана поручили милиции.

Пока из зиндана вычерпывали растаявший снег, Никандров, сняв «браслеты» с тонких, когда-то красивых рук молодой женщины, угостил её сигаретой из пачки популярного в военной среде синего Лэма. Не поблагодарив за сигарету, растягивая удовольствие, она курила задумчиво — медленно. А Никандров, тридцатипятилетний розыскник, прописанный у жены-москвички, в прошлом провинциальный милиционер, смотрел на неё, и все мысли его, свободные от разведдопроса, сосредоточились теперь на бабочке «Мертвая голова». Он давно забыл об её существовании.

В комнате его семилетнего сына на стене висело несколько застекленных коробочек с бабочками, и в специально купленной энциклопедии он с сыном прочитал много интересного про них, пойманных в экзотических странах, искусно высушенных и проданных в Москве.

Никандрова, постоянно ходившего рядом со смертью, больше других заинтересовала бабочка «Мертвая голова». Размах её крыльев был 120 миллиметров. Она принадлежала к семейству «бражников». На её спине отчетливо просматривался желтого цвета, тревожащий воображение человеческий череп. В Европе эту бабочку считали предвестницей смерти.

Здесь, в Грозном, он неожиданно вспомнил и поразился точности второго названия бабочки. Перед тем, как проникнуть в пчелиный улей, чтобы воровски насытиться медом, обманывая пчел, бабочка-смерть выла. За это её прозвали «волком». Басовитое гудение бабочки «Мертвая голова» напоминало наивным трудягам-пчелам звук, издаваемый родившейся пчелиной матки.

Выбирая себе тотем — «бабочка-смерть», славянки-наемницы, не понимая этого, саморазоблачались. Никандров думал: сколько самолюбования было в этой наколке под правым, опорным для снайперской винтовки, плечом. Он помнил, что если человеку удавалось взять в руки бабочку — смерть, она издавала резкий, как бы предсмертный писк. По сути, вся жизнь бабочки была бесконечным дрожанием. Втягивая в себя пищу или воздух, находящаяся в зобе бабочки тоненькая пленка издавала звук далеко не грозный, а тонюсенький, испуганный — звук постоянной готовности к смерти ранимого, хитрого, слабого существа, всегда находящегося в опасности быть пойманным.

III.

В двадцать сорок пять вечера по блок-посту отработал чеченский гранатомет, потом было попадание из «Мухи». Сначала блок-пост не отвечал на огонь, полагая, что налицо попытка боевиков засечь российские огневые точки. В секторе, подконтрольном блоку, наблюдалось подозрительное радиомолчание. Но когда боевики произвели залп из подствольных гранатометов, все поняли, что чеченцы готовятся к атаке. Никандров не поверил словам старшего блок-поста, что будет осуществлена попытка отбить «бабочку — смерть». Если бы она была природной чеченкой, боевики могли бы решиться на штурм, но отдавать свои жизни за наемницу чужой крови? Такого быть не могло. Никандров здраво решил, что залп из подствольников — напоминание, что с захватом снайперши, война против России не закончилась.

Потом был ещё один залп из подствольников. Активные передвижения боевиков начались после часа ночи. Обсуждая со старшим блок-поста сложившуюся ситуацию, Никандров напомнил, что был прав, не вывезя снайпершу, боевики явно пересидели в засаде и теперь выплескивали свое раздражение.

— Подморозили твари задницы, теперь греются — бегают, — вглядываясь в темноту через бойницу, говорил капитан внутренних войск. Он держал постоянную связь с командиром своего полка, дислоцированного в Старо-Промысловском районе, и не ждал никакой помощи. Ночью техника не выходила в город. На это был строжайший запрет командования. Старший блокпоста первый раз в этом месяце испытывал раздражение на собровца, зная, что задержание снайперши он в их актив не отдаст. По её информации отработают его люди из СОБРа ГУОП. Таковы суровые законы войны в Чечне. Ещё он думал о том, что, если руководству, находящемуся в аэропорту Северный, было бы доложено о наличии на блок-посту наемницы-снайперши, бронетехнику в нарушении всех запретов обязательно подогнали бы, чтобы вывезти Луганскую в ФСК.