Красношейка - Ю Несбе

Олег засмеялся и ударил Харри по плечу:

— У тебя нет шансов. Сам ты неудачник.

Нет, когда Харри незадолго до полуночи вернулся домой и увидел красный огонек автоответчика, он вовсе не чувствовал себя неудачником. Сегодня, после того как Олег уснул и Харри отнес его в кровать, они с Ракелью еще посидели за чаем, и она сказала, что когда-нибудь расскажет Харри длинную историю. В другой раз — сегодня она слишком устала. Харри сказал, что ей нужен отпуск, и она согласилась.

— Мы можем поехать куда-нибудь втроем, — сказал ей Харри. — Когда с делом будет покончено.

Ракель погладила его по голове.

— Тебе не разрешали быть таким наглым, Холе.

— А кто тут наглый?

— Ну ладно, я все равно сейчас не могу об этом говорить, Холе.

Потом они целовались в коридоре. Харри до сих пор чувствовал вкус ее губ.

Не включая свет, он на цыпочках прокрался в свою комнату и нажал на кнопку воспроизведения на автоответчике. Темноту наполнил голос Синдре Фёуке:

«Это Фёуке. Я тут подумал, что на вопрос о том, жив ли Даниель Гюдесон, может ответить только один человек. Тот, кто был вместе с Даниелем в карауле в ту новогоднюю ночь, когда Гюдесона, как мы думаем, подстрелили. Холе, вам нужно найти Гюдбранна Юхансена. Гюдбранна Юхансена».

Трубку положили, Харри услышал гудок, потом щелчок и новое сообщение.

«Это Халворсен. Сейчас полдвенадцатого. Мне только что звонили наши патрульные. Они прождали у квартиры Мускена до самой ночи, но домой он так и не пришел. Тогда они позвонили ему в Драммен — просто проверить, возьмет он трубку или нет. Но им никто не ответил. Один из наших ребят проехал до Бьерке, но там все было закрыто, и свет нигде не горел. Я сказал, чтоб они набрались терпения, и по рации объявил машину Мускена в розыск. Это… ну, просто чтоб ты знал, как обстоит дело. До завтра».

Опять гудок. Опять щелчок. Опять новое сообщение.

«Это снова Халворсен. Старею: про главное-то я забыл! Кажется, мы наконец что-то нашли. В архиве СС в Кельне нет данных ни на Гюдесона, ни на Юхансена. Мне сказали позвонить в Центральный архив вермахта в Берлине. Там какой-то зануда вежливо втолковывал мне, что в регулярной немецкой армии норвежцев почти не было. Но когда я объяснил ему, в чем дело, он все-таки согласился пойти и посмотреть. Через какое-то время он перезвонил и сказал, что на Даниеля Гюдесона ничего нет. Но зато есть копии документов на имя норвежского легионера Гюдбранна Юхансена. Из них следует, что в сорок четвертом Юхансена из СС перевели в вермахт. И на копиях написано, что оригиналы летом сорок четвертого отослали в Осло, и это, по словам берлинского архивариуса, означает, что Юхансена перевели именно туда. Еще осталась переписка с врачом, выписавшим Юхансена из госпиталя. В Вене».

Харри нашел в темноте единственное в комнате кресло и сел.

«Врача звали Кристофер Брокхард. Он работал в госпитале Рудольфа II. Я справился в венской полиции: этот госпиталь действует до сих пор. Мне даже дали штук двадцать имен и телефонов тех людей, которые работали там в войну».

Уж кто-то, а немцы умеют вести архивы, подумал Харри.

«Я стал их обзванивать. Черт, как же паршиво я помню немецкий!»

В динамике затрещал смех.

«Я позвонил уже восьмерым, прежде чем нашел медсестру, которая помнит Гюдбранна Юхансена. Это женщина семидесяти пяти лет. Она сказала, что помнит его хорошо. Завтра я дам тебе ее адрес и телефон. А зовут ее Майер. Хелена Майер».

Потрескивающая тишина, гудок и щелчок — сообщение кончилось.

Во сне Харри видел Ракель, как она кладет ему голову на плечо, как она крепко его обнимает, как падают одна за другой тетрисные фигурки. Но в полночь его разбудил голос Синдре Фёуке. Харри показалось, что он увидел в темноте чей-то силуэт и услышал:

«Нужно найти Гюдбранна Юхансена».

Было полтретьего ночи, старик остановил машину возле товарного склада на набережной Акерсхус. Когда-то эта улица была одной из транспортных артерий Осло, но после открытия тоннеля «Фьеллиньен» движение здесь стало односторонним. Теперь в дневное время по ней ездили только те, кто работал в порту, а вечером здесь можно было встретить только проституток и их клиентов, которые искали укромный уголок. От залива улицу отделяли только складские постройки, с другой стороны был западный фасад крепости Акерсхус. Но, конечно, если бы кто-нибудь, стоя на Акер-Брюгге, смотрел в мощную подзорную трубу, он наверняка бы увидел то же самое, что и старик: мужскую спину в сером плаще — плащ дергался в такт движениям бедер мужчины — и сильно накрашенное и очень сильно пьяное лицо женщины — ее голова ритмично билась о каменную кладку. По обеим сторонам от парочки били прожектора, освещавшие стену и бойницы.

Акерсхус, бывшая тюрьма для военнопленных. Ночью она закрыта, и хотя он знал, как пробраться внутрь, риск слишком велик. Внутри, на месте казни, была мемориальная доска погибшим бойцам норвежского Сопротивления, но никому не известно, скольких здесь расстреляли в войну. Старик знал, что по крайней мере один из них был обычным предателем и заслужил наказание, с какой стороны на это ни взглянуть. И здесь же расстреляли Видкуна Квислинга и других, кого после войны приговорили к смерти. Квислинг сидел в Арсенальной башне. Старик часто думал, не в честь ли этого назвали книгу, где рассказывается о видах казни разных времен. Не было ли описание расстрела срисовано с казни Видкуна Квислинга? В тот октябрьский день предателя привели сюда, чтобы изрешетить его тело пулями. Наверное, ему, как и в книге, надели капюшон на голову и прикололи на грудь белый лоскут, чтобы легче было целиться. Выкрикнули четыре слова-приказа, послышались выстрелы. И опытные стрелки сработали так плохо, что врач, прослушав осужденного, сказал, что казнь нужно повторить. И ее повторили четыре или пять раз, пока тот не умер от потери крови, которая вытекла из его многочисленных мелких ран.

Старик вырезал описание казни из книги.

Мужчина в плаще управился наконец и пошел к своей машине. Проститутка осталась стоять у стены со спущенной юбкой. Потом закурила. Когда она затягивалась, сигарета вспыхивала в темноте. Старик ждал. Но вот проститутка бросила окурок на землю, раздавила его и пошла по грязной дорожке вокруг крепости — обратно в «контору» рядом с Банком Норвегии.

Старик поглядел на заднее сиденье. Женщина с кляпом во рту смотрела на него теми же испуганными глазами, как всякий раз, когда она приходила в себя. Кляп во рту задвигался.

— Не бойся, Сигне, — сказал старик.

Он наклонился к ней и приколол что-то ей на платье. Она хотела посмотреть, что это, но он не дал ей этого сделать.

— Пройдемся? — сказал старик. — Как раньше.