Красношейка - Ю Несбе

— Жить будешь в шпионском отеле, — сказал Фриц.

— Шпионском?

— Да, в старом, добром «Империале». В «холодную войну» туда частенько наведывались и русские, и западные агенты. У вашего начальника полиции, должно быть, много денег.

Они выехали на улицу Кернтнер-ринг.

— Посмотри направо, — показал рукой Фриц. — Над крышами домов ты видишь колокольню собора Святого Стефана. Красиво, правда? А вот и отель. Ты регистрируйся, а я тут подожду.

Дежурный администратор в «Империале» улыбнулся, увидев, как Харри с удивлением рассматривает приемную.

— Мы потратили сорок миллионов шиллингов, чтобы все здесь стало как до войны. В сорок четвертом отель был почти разрушен бомбардировками. Несколько лет назад он был в ужасном состоянии.

Когда Харри вышел из лифта и пошел по коридору третьего этажа, ему казалось, что он ступает по моховому болоту — так пружинил под ногой толстый и мягкий ковер. Комната, куда его поселили, была не слишком большой, но в ней имелась кровать с балдахином, судя по виду, лет ей было не меньше ста. Когда Харри открыл окно, до него донесся запах сдобы из кондитерской напротив.

— Хелена Майер живет на Лацаретгассе, — сообщил Фриц, когда Харри вернулся в машину, и посигналил другому водителю, который перестроился в другую полосу, не включив поворотник. — Она вдова, у нее двое взрослых детей. После войны работала учительницей, потом вышла на пенсию.

— Ты с ней разговаривал?

— Нет, читал ее досье.

Нужный им дом на улице Лацаретгассе когда-то, вероятно, был изысканным. Но сейчас со стен осыпалась штукатурка, а эхо шагов на лестнице смешивалось со звуками капающей воды.

На четвертом этаже у порога своей квартиры гостей встречала Хелена Майер. У нее были живые карие глаза и радушная улыбка. Хозяйка извинилась за ужасное состояние лестницы и повела гостей в квартиру.

Внутри все было заставлено мебелью и разными безделушками, которых за долгую жизнь у людей накапливается немало.

— Присаживайтесь, — сказала хозяйка. — Я буду говорить по-немецки, но вы можете говорить по-английски — я понимаю, — добавила она, обращаясь к Харри.

Потом она принесла из кухни поднос с кофе и сдобой:

— Штрудель, угощайтесь.

— С удовольствием, — сказал Фриц, двигаясь поближе к столу.

— Значит, вы говорите, что знали Гюдбранна Юхансена? — спросил Харри.

— Да, конечно. То есть мы звали его Урией — он просил, чтобы его называли так. Сначала мы думали, что он немножко того из-за ранения.

— Какого ранения?

— В голову. И, конечно, в ногу. Доктор Брокхард даже хотел ее ампутировать.

— Но ведь летом сорок четвертого он выздоровел, и его направили в Осло?

— Да, предполагалось, что так и будет.

— Как это — предполагалось?

— Он пропал. И в Осло, по-моему, не появился, так ведь?

— Насколько нам известно, не появился. Скажите, а как хорошо вы знали Гюдбранна Юхансена?

— Достаточно хорошо. Он был веселым парнем и умел рассказывать истории. Думаю, все наши медсестры были от него без ума.

— И вы?

Хелена Майер звонко рассмеялась:

— И я. Но я ему не нравилась.

— Почему?

— Нет, я тогда была очень красивой — но дело не в красоте. Урии нравилась другая женщина.

— Кто же?

— Ее тоже звали Хеленой.

— Хеленой? А полное имя?

Хозяйка наморщила лоб:

— Хелена Ланг, вот. Весь этот кошмар случился из-за их любви.

— Какой кошмар?

Старушка удивленно посмотрела на Харри, потом — на Фрица, потом — снова на Харри.

— Вы разве не из-за этого приехали? — спросила она. — Не из-за этого убийства?

Воскресенье, люди не спеша прогуливались, и старик вместе с ними шел по Дворцовому парку. Он остановился перед караульным помещением. Деревья были светло-зелеными, — его любимый цвет! Как все близко! Но высокий дуб посреди парка никогда не станет зеленее, чем сейчас. Разницу было видно уже теперь. Вскоре после того, как дерево очнулось от зимней спячки, живительный сок начал разливаться по стволу, наполняя ядом все артерии дерева. Сейчас яд уже дошел до каждого листика, и через пару недель они зачахнут, пожелтеют, опадут, и под конец — дерево умрет.

Они пока ничего не знают. Ничего. Изначально Бернт Браннхёуг в его план не входил. Старик понимал, что это убийство сбило полицию с толку. Интервью Браннхёуга оказалось просто забавным совпадением. Старик смеялся, когда читал его. Господи, он даже был согласен с Браннхёугом — проигравших нужно ставить к стенке, это закон войны.

А как же другие следы, которые он им оставил? Неужели даже казнь у крепости Акерсхус они не смогли связать с великим предательством? Неужели, чтоб они поняли, надо, чтобы в следующий раз выстрелила пушка на крепостном валу?

Старик прислонился к дереву. Береза. Как у Нурдала Грига, когда он пишет о том, как правительство и король бегут в Англию. «А над ними бомбовозы вражьи». От этого стихотворения старика тошнило. В нем предательский поступок короля изображался как благородное отступление, будто покинуть свой народ в тяжелый момент — благородно. А в Лондоне, в полной безопасности, король, как и все эти «их величества в изгнании», занимался только тем, что на званых обедах вел светские разговоры с дамочками и рассказывал, как он надеется однажды вернуться в свое маленькое королевство. А когда все было кончено и Норвегия встречала корабль, на котором возвращался наследник, люди на пристани кричали до сипоты, пытаясь перекричать позор, свой и своего короля. Старик закрыл глаза, не в силах смотреть на солнце.

Крик командира, чеканный шаг, стук прикладов о гравий. Смена караула.

— Так вы не знали? — спросила Хелена Майер.

Она покачала головой, и Фриц достал телефон, чтобы позвонить в полицейский архив.

— Мы разберемся с этим убийством, — шепотом сказал он. Харри не сомневался.

— Значит, полиция решила, что Гюдбранн Юхансен убил собственного врача? — спросил Харри хозяйку.

— Да. Кристофер Брокхард жил один в одной из квартир при больнице. Полиция сказала, что Юхансен разбил стекло входной двери и убил Брокхарда, когда тот спал.

— И как…

Госпожа Майер картинно провела пальцем по горлу.

— Я сама это потом видела, — сказала она. — Можно было подумать, что это дело рук хирурга — до того точно рассечено.