Талтос - Энн Райс

– На Тирона Макнамару, фотографии которого есть уБеатрис. Вы это знаете? Те гравюры у нее на стене? Отца Джулиена? Ну, Райен,быть может, он твой прадед. Я видела множество таких родственников вгенеалогической лаборатории. Ирландцев, быть может. Ты никогда не замечалничего такого? Конечно, ты не видел, ведь тогда бы у всех вас была ирландскаякровь, французская кровь…

– И датская кровь, – заметил Райен сдавленным,тихим голосом.

Он взглянул на Мону, а затем обернулся к Мэри-Джейн.

– Я должен идти.

– Постой секунду! Это правда? – потребовала ответаМона. Она проглотила рис и запила его молоком. – Это именно то, что тысобирался сказать мне? Майкл – из Мэйфейров?

– Там есть упоминание, – сказал Райен, – втех бумагах, и, очевидно, они имеют недвусмысленное отношение к Майклу.

– Черт подери, ты сам в это не веришь, – сказалаМона.

– Вы все та-а-ак бесподобно родственны! –протянула Мэри-Джейн. – Это как в королевской семье. А здесь восседаетсама царица.

– Боюсь, ты права, – улыбнулся Райен. – Мона,ты принимала лекарство?

– Конечно нет. Чтобы я сама травила свою дочь?

– Так, выбора у меня не осталось, я ухожу, –сказал он. – Постарайтесь вести себя прилично. Помните, дом окруженохранниками. Я не желаю, чтобы вы выходили на улицу. И пожалуйста, не выводитеиз себя Эухению!

– Чудище несуразное! – отозвалась Мона. – Неуходи. Ты украшение вечера. Что значит «не выводите из себя Эухению!»

– Когда придешь в себя, пожалуйста, позвони мне. А что,если родится мальчик? Надеюсь, ты не собираешься рисковать жизнью младенца дляопределения его пола?

– Он, конечно, не мальчик, глупый, – сказалаМона. – Это девочка, и я уже назвала ее Морриган. Я позвоню тебе. Ладно?

И он унесся дальше, поспешно, но совершенно бесшумно.Примерно так же спешат няни или доктора.

– Не прикасайтесь к тем бумагам, – напомнил он изкладовой дворецкого.

Мона расслабилась и глубоко вздохнула. Райен – последнийвзрослый, которому было предписано наблюдать за ними, насколько ей былоизвестно. А что там о Майкле?

– Боже, ты думаешь, это правда? Эй, Мэри-Джейн, когдамы здесь закончим, пойдем наверх и посмотрим эти бумаги.

– Ох, Мона, я не знаю. Ведь он говорил о бумагах Роуан.Разве он не запретил заглядывать в них? Мона, хочешь немного сметанного соуса?Не хочешь цыплят? Это лучшие цыплята, которых я когда-либо готовила.

– Сметанный соус! Ты не говорила, что это был сметанныйсоус. Морриган не хочет мяса. Послушай, я имею право посмотреть эти бумаги.Если он писал это, если он оставил какие-нибудь заметки…

– Кто он?

– Лэшер. Ты знаешь, кто он. Только не говори, чтобабушка не рассказывала тебе.

– Она рассказывала мне, все правильно. А ты веришь внего?

– Верить в него, куколка? Ведь он чуть не напал наменя. Я чудом не стала одной из его жертв, так же как моя мать, тетя Гиффорд ивсе те бедные умершие женщины из семьи Мэйфейр. Разумеется, я верю в него,почему он…

Она поймала себя на том, что указывает на сад, в направлениидерева. Нет, не следует говорить ей об этом, она поклялась Майклу никогда нерассказывать никому о похороненных там и о той другой, невинной Эмалет, котораядолжна была умереть, хотя никогда ничего дурного никому не сделала.

«Не ты, Морриган, ты не беспокойся, моя девочка, моямалышка!»

– Долгая история, нет времени на нее, – сказалаМона.

– Я знаю о Лэшере, – сказала Мэри-Джейн. –Знаю, что случилось. Бабушка рассказала мне. Другие не говорили прямо, что онубивал женщин. Они только сказали, что бабушка и я должны уехать в Новый Орлеани оставаться там с кем-нибудь из родственников. Мы не послушались, но с нами ничегоне случилось! Ну а ты знаешь? Мона пожала плечами и покачала головой.

– Это могло стать ужасной ошибкой, – сказала она.«Сметанный соус удивительно хорош с рисом… Почему вся эта пища белая, Морриган?

«Деревья были усыпаны яблоками, и у них была белая мякоть, иклубни, и корни, которые мы выкапывали из земли, были белыми, и это был рай».Ох, но взгляни на звезды. Был ли когда-то безупречный мир по-настоящемубезупречным или каждый день возникали все новые ужасные угрозы природы и всеразрушалось так, как разрушено теперь? Если ты живешь в страхе, какое значениеимеет все это…»

– В чем дело, Мона? – спросила Мэри-Джейн. –Эй, перестань расстраиваться из-за этого!

– Да нет, ничего, все в порядке, – покачалаголовой Мона. – Я только что увидела мимолетный сон; он промелькнул передомной как вспышка, там, в саду. У меня был потрясающий разговор с кем-то.Знаешь, Мэри-Джейн, люди должны получать воспитание, чтобы они могли пониматьдруг друга. Тебе ясно, что я имею в виду? Вот посмотри, прямо сейчас ты и я –мы обе – обучаем друг друга взаимопониманию. Ты улавливаешь мою мысль?

– О да, конечно, и затем ты поднимаешь трубку телефона,и звонишь мне в Фонтевро, и говоришь: «Мэри-Джейн, ты мне нужна!» И я тут жевскакиваю, бросаюсь в свой пикап, включаю зажигание – и вот я у тебя дома.

– Да, все так, я действительно именно это сейчас имею ввиду; ты знаешь все обо мне, а я – о тебе. Это был счастливейший сон, который якогда-либо видела. Это было такое… такое счастливое сновидение. Мы всетанцевали. Костер был такой большой, что в обычной обстановке я бы испугалась.Но в этом сновидении я была свободна, просто совершенно свободна. Мне не нужнобыло заботиться ни о чем. Нам нужно еще одно яблоко. Не пришельцы изобрелисмерть. Это бессмысленная выдумка, но можно понять, почему все думают, что они…ну, вроде бы все зависит от перспективы, и если ты не уверен в концепциивремени, если ты не понимаешь относительность времени, как понимают этосборщики урожаев или сельскохозяйственные рабочие, то, возможно, те, кто живетв райских тропиках, даже не развивают отношений такого вида, потому что для нихне существует циклических времен года. Игла воткнута в ясное небо. Ты знаешь,что я имею в виду?

– О чем это ты говоришь?

– Пожалуйста, сосредоточься, Мэри-Джейн! И ты поймешь!Именно таким образом это было во сне: завоеватели изобрели смерть. Нет, теперья понимаю: то, что они изобрели, это убийство. Это нечто совсем другое.

– Там есть целая ваза с яблоками. Тебе принести яблоко?

– Да, но позже. Я хочу подняться в комнату Роуан.