Мы здесь - Майкл Маршалл Смит

Интерьер с трех сторон обступали витрины и стенды с лотками. Торговый зал имел U-образную форму, и по нему сейчас упруго прохаживался мордоворот в дорогом костюме. Зеркальные стены помогали рассеивать блики света. Разноцветные искры сверкали в шелку, драгметаллах и каменьях (что было только к лучшему). Игра отражений частично застила взор, путая ощущение пространства.

На задах магазина двое мужчин в шляпах-хомбургах запальчиво обсуждали цену с продавцом, который выслушивал их со стоическим выражением человека, который ходил по этой дороге уже множество раз и знает, что в итоге цена будет согласована в тех самых параметрах (ну, почти), которые он мысленно себе и наметил. Лиззи прошла мимо и увидела, что те двое скупают оптом кольца – обычные, без изысков. Словом, это было не то, что ей нужно.

Она приостановилась возле пингвинистой парочки немецких туристов (они стояли и ворковали над толстыми золотыми цепками, которые ну совсем не годятся), а глянув им через плечи, заприметила группу на центральном пятачке: три сухопарых англичанки, деловито обсуждающие лоток, который по приближении сразу же показался Лиззи гораздо более интересным. Там было пять серебряных предметов в духе декоративно-прикладного искусства, вольготно разлегшихся на бархатной подушечке, от которой так и веяло: «Вам это не по карману». Вещицы смотрелись что надо. Правильно.

Особенно одна из них – брошь посередине – ну просто в десятку.

Мордастый продавец был начеку, смекая, что леди толкутся здесь не из праздного интереса и их аппетит, возможно, удастся распалить до градуса приобретения. С видом доброго волшебника он отомкнул витрину и выложил лоток на прилавок.

Дамы, согнувшись в поясе, взялись пристально разглядывать сокровища вблизи. Лиззи медленно пронзила сладостная искра соблазна.

Она ощутила шкодливый подростковый азарт – нехороший, пакостливый – и двинулась вдоль изгиба помещения. Надо идти, идти, не останавливаясь, вон до той двери, а там выйти во внешний мир и забыть обо всем этом. Но, как известно, к своему богу или богине принято являться с подношением, и на этот путь Лиззи прочно встала в ту самую минуту, как воочию увидела Расцвет Билли, а может, еще и до того. Не один он угасал у нее на глазах, но почему-то именно этот случай пронял ее гораздо, несравненно глубже.

Если уйти сейчас, то что дальше? Исцелится ли – в сотый раз – ее сердце или так и останется зависать в стылой, сумрачной толще безвременья?

Брюнетка остановилась, чувствуя себя абсолютно потерянной: сноровка ушла, надежда иссякла.

Тем временем один из тех дельцов в хомбургах обернулся.

Его коллега все еще яростно что-то выторговывал, ну а этот отвлекся, как будто учуял что-то неожиданное. Он брюзгливо оглядел магазин, сгоняя кожу на лбу и щеках в хмурые складки.

Все. Надо быстро. Бывает, у людей иногда просыпается чутье. Никогда нельзя предугадать, у кого именно, но когда такое происходит, атмосфера меняется и действовать становится сложнее.

Необходимость поторопиться определила решение. Лиззи выждала, когда тот делец возвратится к переговорам, и кашлянула – сухо, отчетливо.

Две англичанки подняли глаза – рассеянно, умом по-прежнему сосредоточенные на разложенном перед ними товаре. Их взгляды прошлись по якобы пустому месту позади них (Лиззи они, понятно, не замечали) и возвратились к тому, что их сейчас занимало, – заветной бархатной подушечке.

Брюнетка решительно двинулась к окну. Оно представляло собой две раздвижные стеклянные панели на роликах, запертые посередине на замок, для защиты выставленного в витрине товара от нечистых на руку посетителей.

Раскинув руки, девушка уперлась ими в стекло. Самая жесткая часть тела – голова. Здесь происходит весь мыслительный процесс (видимо, оттого и берется твердолобость). Но это и очень уязвимая часть тела: именно здесь рождается и остается самая реальная и продолжительная боль. Но для Лиззи и ее теперешней цели в физическом мире не было ничего прочнее.

Собрав всю свою волю и сосредоточенность, она изо всех сил треснулась лбом о стекло.

Понятно, с Меджем или с кем-нибудь другим из Наконечников по силе это было не сравнить, но стекло все равно с хрустом треснуло, и на обширном оконном полотне образовалась косая трещина.

Это услышали все, кто находился в магазине. Пингвинистые немцы сделали бдительный шаг назад. Так же отреагировали и две английских леди, потянув с собой третью, которая все еще самозабвенно разглядывала сокровища.

Хозяин магазина что-то заорал на незнакомом языке маячащей на задах мелкой сошке: дескать, бегом сюда, надо что-то делать! Туда же из-за прилавка ринулся и продавец, оставив двух дельцов в хомбургах стоять с выпученными глазами.

Между тем верхняя половина окна стала медленно крениться внутрь помещения и через секунду-другую грузно рухнула, со звонким грохотом брызнув во все стороны хрустальным дождем из осколков. После секундного затишья поднялись вопли, гомон, беготня…

Лиззи, метко действуя руками, скользнула мимо бархатной подушечки и, пронырнув сквозь общий хаос, выскочила из магазина.

Но уже на Пятой авеню брюнетка замедлила шаг, сознавая, что придется вернуться. Чувствовала она себя откровенно гадко. Это было предательство всего того, во что она верила и заставляла уверовать других. Стрелка часов для нее одним рывком отошла назад настолько, что теперь уже не жди ничего хорошего.

Но без этого…

В своем замешательстве Лиззи увидела, как по улице в ее сторону идет молодая (обоим лет по двадцать с небольшим) пара, а мужчина еще и тащит в заплечной сумке ребенка – совсем еще младенчика, нескольких месяцев от роду. Пара выглядела изможденной, но счастливой: семейная лодка, плывущая по неспокойному морю раннего отцовства-материнства, приспосабливаясь на пути к переменам, ниспосланным этой новой фазой в их жизни.

Сердце сжалось. Лиззи – как и все ей подобные – родилась до того, как у друзей забрезжило хотя бы отдаленное представление о процессе зачатия. Они все были бесплодны. Вот еще одно из того, чего им не дано иметь никогда.

Не сознавая, что остановилась и что ее мимоходом заприметили мужчина на четвертом десятке и шестилетняя девочка (позже за разговоры о «привидении на Пятой авеню» – высокой женщине в красном платье под черным плащом – эту девочку в школе назовут врушей, а мужчина окажется на шаг ближе к шизофрении, которую у него потом диагностируют), Лиззи решила: пришла пора согрешить. А иначе как мы в свое время вырвались из уютного плена райских кущ? Отец Джефферс, понятно, этого бы не одобрил, ну да что он понимает, кроме мертвых композиторов? А для жаждущих жить смерть – слишком уж безопасная бухта.

Лиззи плотнее сжала в ладони брошь (не заметил бы кто!) и быстро зашагала вниз по улице. На душе было скверно. А еще страшновато. И вместе с тем волнительно.

Близилось время отправляться домой.

Когда Кристина наконец взяла трубку, я назначил ей встречу на квартире, но в детали вдаваться не стал. От дома она находилась далеко, и я решил дождаться ее не в квартире, а на улице. Теоретически Райнхарт мог появиться откуда угодно. Так что я решил, что возле дома лучше не маячить, и, отойдя на полсотни метров по тротуару, устроился в тени подворотни, где просидел около трех часов, покуривая, хлебая кофе из соседней кулинарии и глядя, как кружатся над мостовой жухлые палые листья. Выстраивать в голове мысли я особо не старался. Туловище и голова у меня все еще саднили, но уже не резкими всплесками боли, а нормальным здоровым нытьем. Ум был чист, что и хорошо: значит, жизнь понемногу входит в обычное русло. Глаза редко когда видят четкие предзнаменования, поэтому лучше встречать перемены с открытым умом.