Мы здесь - Майкл Маршалл Смит

Когда Уоррен добралась до ворот, с ней там поздоровалась дежурная учительница. Сначала она о чем-то весело с ней защебетала, а затем, что-то вспомнив, полезла в папку. На свет появился цветной бумажный лист, над которым они с Кэтрин взялись что-то обсуждать. Миссис Уоррен задала какой-то вопрос. О чем был этот документ? Быть может, он не такой уж и важный… Концерт, школьная поездка, викторина. Нечто, известное только им, но никак не тебе. Синий лист бумаги содержал в себе целый мир – вселенную, которой ты не знаешь и не узнаешь никогда.

Лиззи все так же держалась за дерево, только рукой вращать перестала. Теперь она пристально, с непроницаемым лицом смотрела на Кэтрин, впитывая любую мелочь, любое ее незначительное, казалось бы, движение.

Через игровую площадку бегом неслись Элла с Изабеллой. Когда их выпустили на волю вольную, младщая – Изабелла – без всяких обиняков напрыгнула на Кэтрин, не проверяя даже навскидку, готова ли мать ее подхватить. Так бывает, только когда ребенок уверен в материнской любви досконально и знает, что мама поддержит его всегда. У Кристины мать была не такая. Сейчас ее уже не было в живых, о чем дочь, честно признаться, как-то не очень и горевала. Было бы, конечно, неплохо, если б жизнь складывалась иначе, но уж как сложилось.

Лиззи все так же безмолвно наблюдала.

Миссис Уоррен пошла вверх по дороге, держа в обеих руках ладошки своих дочерей. При ходьбе она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, выслушивая их рассказы о школьных буднях вперемешку с размышлениями и вопросами – женщина была в центре своего мира.

Внезапно до Кристины дошло, что Лиззи рядом нет. Она шла теперь вдоль улицы за Кэтрин с детьми.

Вот троица остановились на травянистом пятачке у оконечности набережной Гудзона. Здесь они оперлись на ограждение (Уоррен просто прислонилась к нему, а ее дочкам пришлось встать на цыпочки) и стали смотреть на реку. Кристина потеряла счет входящим звонкам и эсэмэскам – их было, как минимум, четыре или пять. Вот СМС от Джона с вопросом, где ее носит, затем еще одно сообщение от него же (хватило, видно, ума и чуткости сообразить, что если она не отозвалась с первого раза, то значит, где-то чем-то занята и ее лучше не теребить!). Джон он такой. Все взвешивает, даже если в итоге наступает момент, когда он решает переставать думать и вместо этого начинать действовать. Можно даже представить, как он ее сейчас где-нибудь дожидается, желая поговорить насчет того, как быть дальше. Может, он собирается позже направиться вдвоем в ресторан, если их там еще ждут.

Все-таки у Кристины опора в этом мире была. Большинство ночей она на несколько часов становилась чем-то вроде центра шаткого мироздания случайных людей: женщиной, по воле которой течет благостный поток спиртного. Этот поток, а еще ручеек непринужденного общения на то время, пока вокруг вожделенного источника из бухла толкутся все те мужчины (и женщины). Многие из них были разведены или якобы не состояли в браке. У других вроде как имелось жилье – но когда человек заказывает себе выпивку за полчаса до полуночи, то невольно напрашивается мысль, а является ли то место, где он сейчас отсутствует, для него действительно домом? При этом не имеет значения, как долго и усердно он трудится для оплаты своих счетов, и неважно, ждет его там кто-то или нет. Про себя Крис неоднократно подумывала, что лучше закончит как Лидия, чем как кто-нибудь из этих неприкаянных призраков – людей, которые дома чувствуют себя хуже, чем на чужбине.

Тем не менее эти люди в конце концов расходились. Уходила и она с Джоном. Что такое дом? Где он? Там, куда тебя пускают без вопросов, где без ограничений принимается твое право быть. Каково оно, не иметь этого? Не знать, в какой стороне твой дом, потому что его нигде нет, быть словно электроприбор со штепселем, не подходящим ни к одной розетке на свете…

– Что ты собираешься делать? – спросила Крис свою подругу.

Лицо Лиззи выражало нечто среднее между задумчивостью и смятением:

– В смысле?

– Я въехала. То есть понимаю, что ты мне показываешь. Вопрос в том, что со всем этим думаешь делать ты.

– Я? Можно подумать, я что-то могу.

– В самом деле?

Было видно, как она прокручивает этот вопрос в уме. Сегодня Лиззи смотрелась какой-то исхудалой, словно бы более тусклой, чем обычно. Может, на нее просто напала меланхолия?

– Раньше я считала себя везучей, – сказала она. – По сравнению с Меджем. У него никого не было, а я, по крайней мере, могла наблюдать. Хотя долгое, долгое время себя удерживала. Когда Кэтрин сошлась с Марком, я решила, что между нами все кончено. И держалась в стороне. Но затем, месяц-другой назад… Мне как будто крышу сорвало. Я снова начала за ней ходить.

– Ты ревнуешь?

– Меджа? – Лиззи задумчиво покачала головой. – Я рада за него. Все хорошее, что происходит, хорошо для всех. Дело не в нем. Во мне. Я просто… Устала я, вот что.

– От чего?

Лиззи воздела руки в жесте всеохватности и ее отсутствия. Она устала от нехватки, от несбыточности – как ни хлопочи – надежд на более отрадное завтра.

– И ты совсем, совсем ничего не можешь сделать? – сочувственно уставилась на нее Крис.

Ее собеседница рассмеялась, и впервые за все время Кристина различила в ее смехе горькие нотки.

– Ну почему? – вздохнула Лиззи. – Можно пойти сесть у стены в той церквушке – Святом Патрике. Или в одном из старых туннелей, где больше не ходят поезда, или в заброшенном парке. Говорят, у тех, кто решает стать полым, времени уходит совсем немного.

Крис была потрясена:

– Так ты этого хочешь?

– Нет. Я хочу дом.

– Слава богу! Иначе, если бы я услышала хотя бы намек на это, я бы надрала тебе задницу!

– Воображаемую задницу надрать нельзя, – улыбнулась брюнетка.

– Ха-ха, ты меня еще не знаешь! Короче, это решение хреновое. Ему не бывать. Что еще можно придумать?

Лиззи пожала плечами, но не в растерянности, что она-де не знает ответ. Все она знала.

– А вот это дело другое, – одобрила Кристина. Она пока еще несколько плавала в подобных вопросах, но понимала, что бывают случаи, когда поступать так, как она, просто необходимо. Ведь на то и существуют друзья, чтобы со стороны приглядывать за твоей жизнью: смотреть, слушать и говорить то, что тебе надлежит слышать.

Лиззи стояла настолько тихо и неподвижно, что казалась нарисованной.

– Правда? – переспросила она.

– Мне кажется, настало время воссоединения. А тебе?

Брюнетка вернулась к отрешенному разглядыванию неизвестной земли и зданий по ту сторону водной глади.

За этим Кристина ее и оставила, удаляясь по улице к той жизни, которую знала.

После этого она видела Лиззи лишь однажды.

Дэвид узнал обо всем, когда отправился в «Зажарь». Встал он как обычно. Сготовил Доун завтрак. Он делал это почти всегда, но тем утром ему особенно хотелось попасть на кухню до нее. Как бы там не завалялся один из тех чистых листов! Или не произошло что-нибудь еще – тихое, – пока он без сна долеживал рядом с женой. Это стоило проверить. Так, на всякий случай.