Почему евреи не любят Сталина - Яков Рабинович

В 1994 г. в Москве вышла в свет большая (400 страниц) книга российского историка Г. В. Костырченко «В плену у красного фараона. Политические преследования евреев в СССР в последнее сталинское десятилетие». Книга имеет и подзаголовок — «Документальное исследование». Действительно, в отличие от всех ранее писавших на эту тему, Г. В. Костырченко использовал большой документальный материал из строго секретных архивов ЦК КПСС и КГБ СССР. Эти материалы находятся теперь в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории, Государственном архиве Российской Федерации, Центральном архиве Федеральной службы контрразведки и Президентском архиве.

Обследуя эти хранилища, автор не обнаружил там документальных подтверждений версии о готовившейся депортации советских евреев. Он квалифицировал ее тогда как предположение, которое будущие исследования должны подтвердить или опровергнуть.

В 1998 г. в Германии состоялся симпозиум по теме «Поздний сталинизм и “еврейский вопрос”». В нем приняли участие известные специалисты по этой проблематике из России, Израиля, ФРГ, Чехии, Польши и Венгрии. Организовали симпозиум кельнский Институт по изучению стран Центральной и Восточной Европы и кафедра современной истории стран региона при католическом университете Айхштетта. Со стороны России в нем приняли участие Геннадий Васильевич Костырченко (Институт российской истории РАН) и доктор исторических наук профессор Владимир Павлович Наумов (секретарь Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте Российской Федерации). Их «дуэль» и стала центральным событием симпозиума.

Г. В. Костырченко повторил свой главный аргумент: мы не имеем до сих пор официальных документов о подготовке депортации. Между тем если бы документы существовали, то обязательно всплыли бы, сколь секретными они ни были. У такой точки зрения есть свои резоны. Вспомним: даже столь одиозные, опасные для репутации советского коммунизма документы, как секретный протокол к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. с картой раздела Польши или протокол заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. с поручением НКВД ликвидировать находившихся в советских лагерях пленных польских офицеров, не были уничтожены. В течение многих лет существование их официально отрицалось, но после краха коммунизма в 1991 г. эти документы нашли в Президентском архиве среди бумаг с грифом «Особая папка».

Следующий аргумент Г. В. Костырченко: заявления таких осведомленных в тайнах сталинской политической кухни функционеров, как Л. М. Каганович и П. А. Судоплатов, что они ничего не слышали о подобном плане. Этот аргумент нам представляется не столь убедительным. Каганович, который вообще обходит, отрицает или выгораживает сталинские злодеяния, в данном случае выразился так: «При мне разговора на эту тему не было», подчеркнув, что в число самых близких к Сталину лиц тогда уже не входил (см. в кн.: Чуев Ф. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М., 1992). Тем более последнее относится к Судоплатову. Возглавляя в 1951–1953 гг. Спецбюро МГБ по разведке и диверсиям, нацеленное против «врага внешнего», он мог быть и не в курсе акции, задуманной на самом верху против «врага внутреннего».

Еще менее убедительными кажутся другие доводы автора. А именно: что для осуществления депортации недостаточно было указания сверху, нужно было предварительно изменить действующее законодательство, легализировав антисемитизм так, как это было сделано в гитлеровской Германии в 1933–1941 гг. Более того, нужно было изменить официальную идеологию, «которая, вопреки шовинистическому давлению сталинизма, сохраняла еще романтику большевистского интернационализма, идеологию, которой чужды были национальная дискриминация и тем более расизм». А для проведения в жизнь столь глубоких и масштабных изменений требовалось время, которого Сталину не хватало. К тому же «практически все ближайшие соратники вождя наблюдали за его юдофобскими упражнениями с растущим напряжением, не без основания опасаясь, что все это может обернуться впоследствии сведением счетов с ними».

Что можно сказать по этому поводу? Показной интернационализм коммунистической идеологии не стал препятствием для депортации 14 (!) советских народов, не потребовалось для этого и изменений действующего законодательства. Депортации мотивировались политически, соображениями безопасности и пр. Нет сомнения, что и для депортации советских евреев нашлись бы «веские» основания: враждебность их делу социализма (именно так, по словам Ю. Борева, мотивировалась высылка евреев в книге Д. И. Чеснокова); то, что «каждый еврей-националист — потенциальный агент американской разведки» (согласно записи тогдашнего заместителя представителя Совмина СССР В. А. Малышева, так выразился Сталин на заседании Политбюро ЦК КПСС 1 декабря 1952 г.).

Что касается психологической подготовки крупномасштабной акции против евреев, то она велась, по меньшей мере, с 1949 г. (кампания против «космополитов»). Пропагандистская истерия, развязанная в связи с «делом врачей», привела, по оценке Г. В. Костырченко, к «взрыву плебейского антисемитизма», в котором агрессивность, желание посчитаться с «убийцами в белых халатах» слились с паническим, животным страхом перед ними. У многих эти чувства переносились на евреев вообще (по принципу «все они такие»). Психологическая почва для массового — «всенародного» — приятия широкомасштабных карательных мер была, таким образом, налицо.

Г. В. Костырченко, однако, полагает, что неодобрительное отношение ближайшего окружения и бурная реакция Запада на «дело врачей» вынудили Сталина осознать, что он «загнал страну в идеологический и политический тупик», и начать поиск выхода из положения. Признаки этого российский историк усматривает в свертывании после 20 февраля 1953 г. пропагандистской кампании вокруг «дела врачей» и подготовке Агитпропом ЦК письма на имя Сталина от имени самых известных советских евреев.

Текст этого письма, впервые опубликованный журналом «Вестник» (Москва, 1997, № 1), как оказалось, не содержит просьбы о переселении евреев. В письме говорится: вопреки усилиям врагов, «подавить у евреев сознание высокого общественного долга советских граждан… превратить евреев России в шпионов и врагов русского народа и тем самым создать почву для оживления антисемитизма, этого страшного пережитка прошлого… русский народ понимает, что громадное большинство еврейского населения СССР является другом русского народа». Кончалось письмо совсем неожиданно — просьбой разрешить издание газеты, предназначенной «для широких слоев еврейского населения в СССР и за рубежом».

Конечно, в письме резко осуждались все тогдашние официальные враги — «врачи-убийцы», американский империализм, международный сионизм, Израиль, с которым СССР порвал дипломатические отношения. Однако нельзя не согласиться с Г. В. Костырченко: приведенные ранее фразы действительно расходятся с содержанием и тоном предшествующей пропаганды. В любом случае данный текст не ложится в схему версии о предстоящей через пару дней, недель или месяцев депортации советских евреев.

Соответственно и мотивы, по которым И. Оренбург и ряд других лиц отказались подписать это письмо, оказываются иными, нежели утверждали сторонники указанной версии (считалось, что эти люди отказались ходатайствовать о «добровольном переселении»). По отношению к Оренбургу это можно считать установленным публикацией его обращения к Сталину в том же номере журнала «Вестник».