Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

задумался, хотя он давно уже все продумал. – Если бы нашелся человек, который взялся бы дорогу мою сделать такой, что по ней и осенью, и в самую весну ездить можно будет, то такому человеку я бы дозволил в амбарах поставить свой торговый пост и свой склад, а еще взял бы его компаньоном в дело кузнечное. Так как думается мне, что там не одну водяную мельницу можно будет построить, а при уме и везении и все две.

Кёршнер престал жевать, он не смотрел ни на жену, что сидела рядом, ни на красавицу-графиню, ни на кавалера-родственника, он считал в уме. Но умственных счетов ему не хватило, и он сказал:

– Дело сие серьезное… Надобно будет кое-что разузнать да все как следует взвесить.

– Разузнайте, конечно-конечно, – кивал кавалер, – все посчитайте. Кидаться в дело очертя голову причин нет. Время терпит, а я пока на одну кузницу сам попробую денег наскрести.

Опять на дороге от Эшбахта к Малену ограбили купчишку. И что совсем плохо, так ограбили бедолагу еще и на земле Волкова, а не на земле города. Хорошо хоть не убили, деньги только отняли лихие люди. Сердобольные мужики помогли несчастному, а Волков поспрашивал его на предмет разбойников: сколько, каковы? Он был зол, это ему как господину большой упрек. Что ж получалось, что он даже в своих пределах не может порядка навести? А с другой стороны, на кого злиться – на Сыча? Так как на него злиться, если господин сам велел своему коннетаблю искать беглых. Кавалер вздыхал: четверых людей для охраны всей его земли было маловато.

Приехал в Эшбахт, а там на главной улице столпотворение: мужики и бабы. Генерал уже заволновался, думал, свара какая, но пригляделся – все в чистом, и все у церквушки собрались. Оказалось, праздник какой-то, отец Семион читает праздничную проповедь, а все люди в церковь уже не влезают. Волков звал попа после службы к себе, и тот, придя, сказал:

– Так то еще не все пожаловали, праздник-то малый, на большой праздник, на святую Пасху, когда вы еще на войнах были, так мне приходилось из храма выходить, чтобы меня люди хоть увидели. А многим на службах от духоты и скученности дурно делается, особенно бабам беременным.

– Если бы деньги, на храм отведенные, ты не своровал бы, то и храм получился бы побольше, может, и не пришлось бы выходить к пастве на улицу, – невесело напоминал ему кавалер. – И бабам беременным оставалось бы чем дышать.

Но эти замечания дела не меняли. Поп повздыхал, глазки позакатывал, призывая святых в свидетели, что тогда его черт попутал, а потом и сказал:

– Нам еще два храма нужны: один в амбарах, а один у новых домов. Много народу уже у амбаров селится. А еще бы у реки, где вы мужиков селите, – там особенно нужен, там мужики все новообращенные, из еретиков, там и поп опытный надобен, и храм большой.

И разве он не прав? Мужики сюда силой приведены, силой возвращены в лоно истиной церкви. Они уже разбегаются, за ними нужен глаз да глаз. И храм туда надобен, и к нему поп хороший нужен, и новые люди Сычу в помощь, чтобы у новых домов безотлучно были. И у амбаров стража нужна, там скоро складов и прочего добра столько будет, что и ловкие воровские людишки заведутся. Все нужно, а это деньги, деньги, деньги. А еще строительство, дороги, кузницы водные. Замок! Где столько серебра набрать? Никаких тебе сундуков не хватит.

Дела сами не делаются, и как бы ни умны были помощники: и Бригитт, и Кахельбаум, и Ёган, и Сыч, – но всяким вопросом, который подразумевал надобность платить деньги, Волков предпочитал заниматься сам. А еще посетители к нему шли, как к праведному попу за благословением, в очереди стояли. Эшбахт ожил, из мертвого угла, где обитали лишь кабаны да дюжина тощих мужиков, он за два года превратился в землю живую, шумную. А как купчишки поняли, что войне конец и мир на реке будет, да еще и дорога от Малена до пирсов протянется, так все захотели свои склады и лавки на берегу ставить. И что было особенно важно, так это то, что местные сеньоры, из тех, что раньше с покойным графом дружбу водили, стали к генералу своих управляющих присылать, спрашивать, не дозволит ли он им в амбарах склад поставить.

За потоком бесконечных дел кавалер чуть не забыл про дело важное. Хорошо, что пришел к нему на ужин Бруно и напомнил:

– Дядя, время собираться, через два дня нам уже в Лейдениц на смотрины моей невесты ехать.

– Черт, – выругался генерал, – совсем из головы вон. С этими хлопотами о всех важных делах позабудешь.

– Господи, чего же вы нечистого в доме поминаете непрестанно? – забубнила мать Амелия и стала креститься.

– Смотрины невесты? – оживилась госпожа Эшбахт. – И я хочу там быть, господин мой, возьмите меня с собой.

– Госпожа моя! – удивился Волков. – Куда вас взять? В Лейдениц – это через реку плыть. С вашим-то чревом… Вам рожать не сегодня-завтра, а вдруг в дороге вам приспичит.

– Дотерплю! – сразу стала кукситься жена. – После рожу. Возьмите.

– И правда, куда вам, моя дорогая, – поддержала Волкова монахиня, а такое бывало нечасто, – на лодках плыть, через реку. Да ну их к шутам, еще потонем.

Но Элеонору Августу было не остановить, она начинала потихоньку плакать, уже и слезы показались.

– Беспутную недавно в Мален брали, а меня, законную, Богом данную, никуда не берете.

– Через реку плыть, душа моя, куда же вас такую? – снова попытался отговорить ее Волков.

– Нет, хочу быть на смотринах, – уже рыдала жена.

Волков подумал немного и решил, что жена его – представительница фамилии Маленов и будет придавать вес на встрече. Малены, что ни говори, род старый, род известный. И он сказал:

– Хорошо, дорогая моя, поедемте.

Жена неуклюже и торопливо встала, полезла к нему целоваться, в благодарность. Довольна была, и то хорошо, хоть не рыдала больше.

То, что дома Эшбахтов и Райхердов решили соединиться в матримониальном союзе, знал, кажется, весь город Лейдениц. Работа причалов была парализована. Толпы собрались у пирсов, когда люди прознали, что Эшбахты уже грузятся на баржи в своих амбарах. Когда баржа причалила и Волков с женой, племянником и сестрой, а также с Бригитт, Сычом, Рохой и своим выездом выходил на пирс, то толпа начала напирать. Хорошо, что власти додумались собрать стражу.

– А кто жених? – доносились вопросы из толпы.

– Да вон тот, в