Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

живот ее трогать, отойти от нее не мог, а потом и на грудь перешел, грудь у графини тяжелая, а Брунхильда, кажется, и не против, чтобы он ее трогал. И тут до генерала мысль дошла, как булавкой кольнула, и он спросил у нее ошарашенно:

– Ты что, дрянь, никак зельем Агнес намазалась?

И графиня засмеялась.

– Ах ты, шалава! – Он схватил ее за волосы, повернул к себе и заглянул в глаза.

А Брунхильда глядела на него своими прекрасными глазами и продолжала смеяться, весело ей, распутной, и признается еще нагло:

– Да вот… решила попробовать на вас. Видно, и на вас, братец, Агнескино зелье работает.

Шея у нее белая, ее зубами искусать хочется, а с плеч ее прекрасных свалилась ткань прозрачная, и губы ее были рядом – вот они, целуйте, кавалер, сколько хочется. Он и поцеловал, как тут было удержаться, а сам рукой полез красавице под округлившийся уже живот, а она и не против – трогайте, господин генерал, где вам хочется. Ну и тут он, уже не сдерживая себя, схватил Брунхильду в охапку, поволок к постели, уложил на спину на самый край. А она вовсе и не против того, улыбалась томно, подбирала полы одежд да сгибала ноги в коленях, разводя их в стороны, открывая свое самое ценное для его глаз, предлагая ему: берите, дорогой братец, пользуйтесь, мой генерал, сколько хотите. И при этом еще шептала:

– Хочу, чтобы как в былые времена… чтобы как тогда было…

Он сидел на пуфе возле зеркала, отдыхал, а она сама, без служанки, меняла одежду, ничуть не стесняясь его, и говорила:

– Не знаю, что мне с поместьем делать.

– А что тут знать, первым делом приедешь – у управляющего проси книги записные, проси списки мужиков, списки собственности твоей.

– Так разве я в этом всем разберусь? Да и деньги мне нужны, а не книги со списками. – Она уже надела нижнюю рубаху из батиста. Встала и спросила: – Как мне разобраться?

– Попроси у Кёршнера бухгалтера, чтобы с тобой поехал, он разберется.

– Наверное, этому бухгалтеру платить придется, а у меня и денег нет, – отвечала красавица.

– Да как же нет у тебя денег? – удивился Волков. – И двух месяцев не прошло, как я посылал тебе много денег.

Брунхильда села на кровать напротив него и махнула рукой: ой, да что вы там посылали, нет того давно.

– Куда ты их деваешь? – удивлялся кавалер. И тут до него дошло: – Тебе деньги опять нужны и для этого ты зельем Агнес намазалась?

– Нет. Нет. – Графиня покачала головой. – Зелье – это для души, хотелось давно чего-то такого, огня под кожей хотелось, а от герцога устаю я. – И тут же добавила: – А денег вы мне все равно дайте, у меня нет совсем. Хоть полтысячи дайте.

– Полтысячи! – Он встал, принялся поправлять свою одежду. – Да куда ты их деваешь-то? Куда в замке, где ни за стол, ни за кров не платишь, ты тратишь столько денег?! Ты ведь еще и у герцога берешь.

– Ой, да что он там дает, от щедрот своих выделил сто двадцать монет в месяц, смех, да и только.

Волков не стал напоминать графине фон Мален, что еще не так давно она в кабаке в Рютте давала мужикам, купчишкам мелким да поденщикам иметь себя за десять крейцеров, а теперь ей и сто двадцать талеров в месяц мало. А вместо этого сказал:

– Дам тебе полсотни монет на дорогу обратную и бухгалтера, но это после.

– А сейчас что? О чем говорить желаете?

– О примирении с герцогом.

– О! – Брунхильда махнула рукой. – Герцог на вас все еще зол.

– Так помоги мне.

– Так скажите как, а то я вступаюсь иной раз за вас, а он мне и говорит все время, дескать, ослушник вы, дерзки очень, людей его унижали, что он за вами послал, воле его противились. Говорит он, что вы заносчивый вассал и другим его вассалам дурной пример даете.

Все-все было именно так, как и говорил герцог, но эту ситуацию нужно было менять. Да, Волков уже готовил кое-что из того, от чего герцог не сможет отказаться. А еще он припас кое-что и для графини. Хоть и родилась Брунхильда едва ли не в хлеву, хоть и была часто небрежна и всегда расточительна, но глупой эта красивая женщина вовсе не являлась; конечно, до рассудительности Бригитт она не дотягивала, тем не менее ей были присущи женские хитрости, тонкое чутье, и когда надо было, она проявляла и изворотливость, и целеустремленность, как, например, вышло с ее супружеством, когда было нужно все стерпеть и получить надобное.

Теперь же она сидела напротив генерала и слушала его.

– Запоминай, что я буду тебе говорить. Потом не спеша обдумаешь, но это потом, а пока слушай и запоминай…

– Да слушаю уже, говорите… – не терпелось графине.

– Во-первых, скажете герцогу, что я не просто так не слушался его, на то была причина, и если надобно будет, то я ее предъявлю.

– Это я запомнила.

– Во-вторых, частенько говорите, что такого генерала, как я, еще поискать, не у всякого государя есть такие. И многие захотят такого себе иметь.

– Буду говорить ему иногда, – пообещала графиня.

– В-третьих, говорите, что Господь велит прощать и что даже самый строгий суд дает право обвиняемому высказаться, оправдаться.

– Угу… Право обвиняемому высказаться и оправдаться, – запоминала красавица.

А потом было и четвертое, и пятое. И Брунхильда хоть и нехотя, но все, что было нужно, повторяла за ним, запоминая.

«Ленивая. Не Бригитт, конечно. Но что нужно – запомнила».

Кавалер очень на нее рассчитывал, намного больше, чем на канцлера Фезенклевера или барона фон Виттернауфа. Но больше всего он рассчитывал на того, на кого привык рассчитывать, на того, в ком был абсолютно уверен, – то есть на себя.

Тут Брунхильда встала, взяла у него деньги, серебро, что генерал ей протянул, и сказала как бы между прочим:

– А ведь у десятого графа детей-то пока нет.

– Что? – Кавалер не понимал, о чем она.

– Говорю, что десятый граф Мален пока не женат, детей у него нет.

Тут только забрезжила у него мысль. И мыслишка-то эта страшненькая. А вот Брунхильду она, кажется, не пугала, и женщина повторила вполне себе спокойно:

– Десятый граф Мален молод, даже не женат еще, детей у него законных нет, вот я и думаю…

– И что же ты думаешь? – мрачно спросил кавалер.

– Иной раз думаю: случись с ним что, так племянничек ваш может и титулом обзавестись. – Она копалась