Конан Дойл - Максим Чертанов

Сам Дойл считал, что проиграл исключительно из-за «черного пиара», о котором речь пойдет ниже. Но вообще-то он крайне мало уделял внимания социальным вопросам, которые были для эдинбуржцев насущными, и сосредоточился почти исключительно на бурской войне, которая так и не завершилась: после того как Робертс и Китченер уже праздновали победу над Трансваалем и Оранжевой, буры развернули партизанские действия в тылу английской армии – а такого рода войны могут продолжаться до бесконечности. В одном из обращений к избирателям Дойл писал: «Обстоятельства, при которых проходят настоящие выборы, можно назвать исключительными. Все вопросы стали второстепенными в сравнении с главным – этой ужасной затянувшейся войной, которая потребовала от народа неисчислимых жертв и многих из нас заставила одеться в траур. Теперь, наконец, пройдя через многие битвы к победе, мы должны сделать выбор. Или мудрость наших граждан поможет сохранить то, что было добыто мужеством наших воинов, или же в этот последний час величайшая политическая ошибка нанесет нам непоправимый ущерб, обесценив плоды военных успехов».

Эта сосредоточенность на войне, вероятно, сыграла бы Дойлу на руку, баллотируйся он от какого-нибудь мононационального, шовинистически настроенного сельского округа, но в Эдинбурге людей занимали другие проблемы. Многочисленные тамошние ирландцы все еще добивались гомруля. Шотландцы никакого гомруля не хотели и вообще придерживались того мнения, что католикам дают слишком много воли. Тред-юнионы требовали национализации земли, рудников и железных дорог, а также законов, регулирующих отношения рабочих с предпринимателями. Рассказывая об осаде Ледисмита, доктор вызывал у слушателей слезы, но такие скучные вещи, как налогообложение и структура местной администрации, его волновали меньше. Нельзя сказать, что они не волновали его совсем: он писал в газеты, например, о необходимости сокращения рабочего дня, но аудитория чувствовала, что эти вещи кажутся ему второстепенными.

Кроме того, он не умел лукавить, то есть не был политиком. В самом больном вопросе, ирландском, он вечно занимал разумную, но непопулярную позицию – что, мол, те и другие неправы, тогда как, чтобы нравиться, нужно говорить обратное: что правы обе стороны. Совсем недавно он написал рассказ «Зеленый флаг» («The Green flag»; вышел в марте 1900-го в составе сборника «Зеленый флаг и другие истории»), герой которого, ирландец, чьего брата-близнеца пристрелила английская полиция, нарочно записывается в британскую армию, дабы рука об руку со своими сородичами вести там подрывную деятельность «с ожесточенной ненавистью к флагу, под которым они служили». В Нубийской пустыне происходит нападение арабов; оно совпадает с вооруженным мятежом ирландцев. Герой испытывает ужас от того, что он и его товарищи оказались заодно с арабами. Рассказ не понравился ни ирландцам, ни англичанам. Так и с избирательной кампанией: ирландцам Дойл прямо говорил, что не желает гомруля, перед шотландцами заявлял, что нельзя нападать на ирландских католиков по конфессиональному признаку. Католики его и погубили.

Накануне выборов весь Эдинбург оказался увешан плакатами, которые сообщали, что Конан Дойл, происходящий из католической семьи и обучавшийся в иезуитской школе, – «папистский конспиратор, иезуитский эмиссар и ниспровергатель протестантской веры». Соперником Дойла был представитель либералов Браун – издатель по профессии (пожалуй, одного этого было достаточно, чтобы считать дело Дойла обреченным, ибо в кровавой схватке писателя с издателем неизбежно побеждает последний). Дойл отказывался верить, что плакаты расклеили по приказу соперника, и полагал, что это сделал некий Плиммер, фанатик-протестант. Так или иначе «черный пиар» достиг цели: Браун победил с перевесом в 569 голосов. (Нужно заметить, что на прошлых выборах преимущество либералов составило более двух тысяч голосов.) Дойл не стал подавать апелляцию: в конце концов, все факты, о которых говорили плакаты, соответствовали действительности, а если б он взялся объяснять избирателям, что католичество и протестантство ему противны одинаково, то потерял бы и те голоса, что имел. Впрочем, его сторонники в целом выиграли: правительство Солсбери осталось у власти.

Дойл решил, что все к лучшему. «Я никогда бы не смог стать партийным человеком – а в нашей системе, кажется, никому больше и нет места». После выборов он бывал в парламенте, но лишь в качестве слушателя. Там он и познакомился с восходящей звездой английской политики – молодым Уинстоном Черчиллем, который был в Южной Африке в качестве корреспондента газеты «Морнинг пост», в ноябре 1899-го попал в плен к бурам, бежал и с приключениями добрался до расположения британских войск. В Лондоне его встречали как национального героя; Черчилль попросил о зачислении его на действительную военную службу, и его просьба была удовлетворена, несмотря на приказ, запрещающий военным сотрудничать в прессе. Его подвиги позволили ему победить на выборах – сам Чемберлен приезжал выступать в его поддержку.. Так вот, именно Черчилль сказал Дойлу по поводу его проигрыша, что «человеку с таким обостренным чувством справедливости в политических играх делать нечего» – из чего, надо полагать, следует, что себя будущий великий премьер к людям с таким чувством не относил.

Уже после поражения Дойл написал статью в эдинбургский журнал «Скотсман», где более-менее откровенно высказывал свои мысли о религии: «В течение двадцати лет я страстно выступал в поддержку полной свободы совести и считаю, что любая заскорузлая догма недопустима и в сущности антирелигиозна, поскольку голословное заявление она ставит, вытесняя логику, во главу угла, чем провоцирует озлобленность в большей степени, нежели любое иное явление общественной жизни». Этой статьи он не смог бы написать, оставшись в политике.

Отказавшись от политических амбиций, он прочно засел за книгу о войне. Он писал ее уже не в Лондоне, а в «Андершоу»: жена и дети вернулись из Неаполя, в дом возвратилось семейное тепло. Луизе стало значительно лучше; она считала себя практически здоровой, врачи тоже отмечали улучшение. Иннес приезжал из Индии – погостить. Конфликт с Хорнунгами потихоньку «рассосался». Доктор писал матери, прося ее снова пригласить Джин к себе в гости, чтоб он мог приезжать к ней. В семье Дойлов появился новый родственник: Лотти в Индии вышла замуж за капитана инженерных войск Лесли Олдхема. Осенью 1900-го Дойлу было уже сложно самому управляться с перепиской – так обширна она стала, – и он предложил своему старинному знакомому, Альфреду Вуду, с которым когда-то в Портсмуте играл в футбол, занять место его секретаря.

«Великая бурская война» была закончена осенью 1900-го, но эта была еще не та книга, которая известна сейчас, а только часть ее – автор заканчивал повествование на том, как Крюгер бежит на голландском корабле в Европу просить защиты. Он ожидал гонений и нападок, но книга неожиданно пришлась по душе всем – даже сторонникам буров понравилось, как Дойл описывал храбрых бурских военачальников; к тому же она была очень хорошо написана, и читать ее – одно удовольствие даже сейчас. Подобно Маколею Дойл оказался прекрасным популяризатором. Более противоречивые отклики вызвала его статья «Несколько уроков войны», опубликованная целиком в «Корнхилле», а частями в «Таймс», где он говорил о необходимости демократизировать армию и сократить ее численность – генералы не любят подобных высказываний. Выступая против обязательной воинской повинности, Дойл ратовал за гражданское ополчение. Он предлагал, сокращая регулярную армию, одновременно с этим готовить все мужское население к возможному военному конфликту и прежде всего учить мужчин стрельбе. Буры, в отличие от англичан, были великолепными снайперами; известна распространенная во время той войны среди британских солдат примета, что нельзя троим прикуривать от одной спички: прикуривает первый – бур поднимает винтовку, прикуривает второй – бур целится, прикуривает третий – бур стреляет. Чтобы быть не хуже буров, доктор предложил повсеместно организовывать стрелковые клубы. Он сам организовал в Хайндхеде такой клуб: чтоб обойтись без большого полигона и больших затрат, в ружья и винтовки обычного калибра вставлялись так называемые трубки Морриса – трубки малого диаметра, ограничивающие калибр пули и дальность дистанции выстрела.