Белоснежка и семь апостолов - Всеволод Пименов

Он предвидел этот вопрос. Не просканил, а именно понял, что спрошу именно сейчас и именно об этом. Словом, ждал.

— Я этого не знаю. Но скорее всего, если кто-то и… думаю, это был Пит.

— Есть улики?

Влад вздохнул:

— У него был фотоаппарат.

— Черт! — Я непроизвольно оторвал руки от руля, и Влад мгновенно перехватил управление телекинезом.

…Если это так, если верно мое предположение и Пит на самом деле действовал за нашей спиной, он неспроста убил себя. Но тогда… Отто тоже просил Венди о смерти… нет, лучше не думать об этом.

— Что-то еще, Влад? Были еще утечки?

— Я же сказал — не знаю. Я не лез в их дела. Может быть…

— Говори давай, не тяни. Кто еще?

— Венди обменялась адресами с той девчонкой-пирокинетиком, которую мы спасали тогда, ну помнишь, в деревне, где еще было полно таджиков? Возможно, они переписывались.

— Ее Ася звали, — порывшись в памяти, пробормотал я. — Нет, Влад, вряд ли Венди связана с сектой, да и эта Ася тоже… тут другое.

— Ты-то откуда знаешь?

— Эта девчонка, она была в одном из моих видений. Такая… похорошевшая, ну, веселая, совсем не похожая на то унылое чучело, которое мы удержали от суицида. Я еще не знаю, как и когда это произойдет, но, похоже, она будет выступать с нами. В том будущем, в которое я чуток заглянул, она была уже членом труппы. В какой роли, не знаю… Фокусы с огнем, наверное, репертуар Пита… Да, дела. Ладно. Будем надеяться, других глупостей Венди не наделала. Кстати, у них с Артуром все серьезно?

— Да брось ты, тут и телепатом быть не надо. Она любит Отто.

Что-то щелкнуло в голове, и ворох эпизодов, вызывавших у меня временами то злость, то жалость, но чаще — недоумение, гладким веером разложился перед мысленным взором. Вспомнились Полыньки. Господи, ну почему я не понял этого раньше?! Ведь все было так явно, так очевидно… только слепой бы не заметил.

— А Отто? — спросил я.

— А он ее нет.

— Он знал?

— Конечно. Все знали.

Кузнецов

«Я жгу мосты, — повторял я себе, — я жгу мосты». Повторял, как мантру, чтобы сознанию было за что держаться.

Реальность истончалась и расползалась истлевающими на лету лоскутами. Все, во что я верил. Все, что я создавал. Все, что любил, к чему стремился… Даже все, что ненавидел, — катилось в тартарары. Будущее отпущенной лентой рулетки стремительно притягивается к настоящему, вот-вот вожмется в сию секунду, как улитка в раковину, и убьет самое себя. Нету его больше, ни один ясновидец мне его не предскажет. Delete… Delete… Delete… Я жгу мосты.

Белоснежка утекла. В который раз. То ли девочка, то ли виденье. С бенардовскими очками в кулаке — тоже мне, сувенир на память…

Когда я изливал свой гнев на малиново-белого от стыда и понурого, как висельник, Голикова, мне передали, что на работу звонила Надькина сестра Люба, велела связаться с ней. Я набрал продиктованный номер, она ответила после первого же гудка и валерьяночно-спокойным голосом поведала то, в чем сама моя беглянка так и не решилась признаться. Даже помадой на зеркале.

Она не вернется, сказала Люба отрепетированно, прости ее, если сможешь. Если не хочешь давать развод — твоя воля, не давай, это ничего не изменит. У тебя жена — работа, и уж она тебе верна не в пример Наденьке. Ты его знаешь — Рудольф Гржимайло, твой армейский приятель. Вот телефончик его, запиши, да ты бы, поди, и сам нашел. Захочешь поговорить по-мужски, звони, он ждет. Пять лет уже ждет, пока ты ловишь зеленых человечков и бесноватых знахарей. Они обо всем уже договорились, девочки приняли это спокойно, он заказал на всех двухнедельную поездку в Египет. Ты уж будь добр, Андрей, подпиши разрешение детям на выезд за границу, просим по-хорошему.

Она говорила ровным размеренным голосом, и каждое слово отрывало кусок от сердца.

…В общем, Андрей, ты сам виноват, довершила она тоном студента, читающего ответ со шпаргалки. Бывай, береги себя…

Я стоял мертвым соляным столбом еще долго, в голове шумело так, что перестали слышаться гудки в опустевшей трубке.

Потом Столбун: «Вы в порядке, Андрей Гаврилович?» — плавным жестом санитара вынул трубку из моих пальцев и водворил на место.

А потом — как там у классика? — позвонили зайчатки…

Голос Замалтдинова проорал мне в оглохшее разом ухо, что он прямо сейчас, немедля, пойдет мочить циркачей голыми руками, потому что у него пропал его дар, пропал совсем, это они виноваты, это я виноват, а виноватее всех Бенард, поэтому с него-то он и начнет, ха-ха-ха, да, с него, кутак[26]ему в глотку, а потом всем достанется, джихад всему живому, ха-ха-ха…

Я брезгливо передал грохочущую трубку остолбеневшему Столбуну (хм, запомнить надо каламбурчик… впрочем, все равно забуду) и направился к дежурному. Сменивший телекинетика Голикова телекинетик Сафьянов, завидев меня, вытянулся оловянным солдатиком.

— Замалтдинова близко не подпускать к полигону, — сообщил я. — Пропуск аннулировать. Сообщи Чебочакову, пусть он с ребятами его найдет и запрет где-нибудь. — И добавил в ответ на его панический взгляд: — Он безопасен. В том смысле, что камни крошить взглядом больше не может. Что случилось? Битой по башне получил наш танк, вот что случилось. Только вот норов его никуда не делся, так что пускай Чебочаков вспомнит, чему его учили на курсах переговорщиков. Не хочу, чтобы медведевские костыли стали переходящим призом. Я с этим берсерком после поговорю, как адреналин выветрится. Как понял?

Кажется, я даже улыбнулся.

…И совсем не аномальное, а самое что ни на есть банальное житейское чутье в этот миг подсказывало, что разговор с Замалтдиновым не состоится. Ни после, ни через год — никогда. Не хочу. Незачем. Осознать это было удивительно и как-то легко. Словно, сформулировав эту мысль, я получил награду. Что-то маленькое и приятное, как шарлатанский амулет.

Это был миг, отблеск, гаснущий звук, остывающий след свободы. Я соскреб с души какую-то циферку инвентарного номера, испытав мазохистское наслаждение. Захотелось еще.

Забежал запыхавшийся Столбун, обрисовался на фоне дверного проема:

— Медведев приехал, товарищ капитан!

— Ладно, скажи медикам, пусть готовят циркача.

— Так точно!

— Лампочку вкрутили, дармоеды?

— Вкрутили! — выстрелил слюной Столбун.

— Телепатов в пятый отсек, я сейчас к ним приду.

Вспомнил, обернулся к дежурному:

— Вызвони мне Серебренникова, поработает стенографисткой. Пусть бросает свои дурацкие анкеты и дует сюда. Надо начинать, пока они не пришли за Бенардом.