Карусель - Уильям Сомерсет Моэм

Миссис Кастиллион встала, и, когда она удалилась, мисс Ли вытащила письмо, которое пришло еще до обеда, но так и не было вскрыто из-за приезда гостьи. Письмо было от Бэзила, который провел всю зиму в Севилье по рекомендации мисс Ли. Она с любопытством распечатала его, ведь он написал ей впервые, с тех пор как уехал из Англии после допроса.

Моя дорогая мисс Ли!

Не посчитайте меня неблагодарным за то, что не сообщал Вам новостей о себе, но сначала я чувствовал, что не могу писать знакомым в Англии. Когда бы я ни думал о них, все возвращалось, и лишь ценой отчаянных усилий я смог все забыть. Некоторое время мне казалось, что я никогда больше не смогу повернуться лицом к миру, и я мучился угрызениями совести. Я поклялся посвятить всю свою жизнь глубочайшему раскаянию и воображал, что никогда больше не обрету душевного покоя или смогу ошутить что-то, приближенное к счастью. Но наконец, к собственному стыду, я обнаружил, что снова радуюсь жизни, смеюсь и пребываю в хорошем настроении. И я горько бранил себя за то, что всего через пару недель после смерти бедной девочки меня могут развлекать самые обычные явления. И потом не знаю, что на меня нашло, но я не мог избавиться от мысли, что дверь моей тюремной камеры отворилась. Хотя я называл себя грубым и черствым, в глубине души я думал, что сама судьба дала мне еще один шанс. Грифельную доску вытерли начисто, и я мог начать с нуля. Я говорил себе, что хочу умереть, но это было лицемерие чистой воды: я хотел жить и держаться за жизнь обеими руками и наслаждаться ею. У меня такое желание быть счастливым, такая жажда жить полной жизнью. Я совершил страшную ошибку и расплатился за нее страданиями. Видит Бог, как сильно я мучился и как отчаянно пытался извлечь из этого урок. Вероятно, во всем этом не было моей вины, хотя мне стыдно говорить это даже Вам. Мне следует и дальше изображать «приличное поведение»: в этом мире нас заставляют действовать и думать определенным образом, поскольку давно решено, будто это хорошо. Мы не имеем возможности идти своим собственным путем: мы все без исключения связаны предрассудками и нормами нравственности. Ради Бога, давайте освободимся. Давайте сделаем то и это, потому что хотим и потому что должны, а не потому, что другие видят в этом необходимость. И знаете, что в этом хуже всего? Если бы я вел себя как подлец и послал Дженни к чертям, я был бы счастлив, и доволен, и удачлив, а она, осмелюсь предположить, не умерла бы так рано. Именно то, что я пытался выполнять свой долг, и стало причиной всех несчастий. Мир создал идеал, и, как мне казалось, это значило, что ему нужно соответствовать. Разве мог я предположить, что в результате стану лишь объектом насмешек?

Не думайте обо мне слишком плохо из-за того, что я говорю все это. Такие мысли посетили меня здесь, а ведь именно Вы отправили меня в Севилью. Должно быть, Вы знали, как это повлияет на мой рассудок, измученный и больной. Это земля свободы, и я наконец осознал собственную молодость. Как я могу забыть прелесть прогулок по улице Сьерпес? Теперь, когда освободился от гнетущих угрызений совести, я больше не опасаюсь, что опустившийся занавес вернет меня к невыносимой реальности. Песни, танцы, счастливая праздность апельсиновых садов вдоль реки Гвадалкивир, веселое бурление ночной Севильи… Я не смог долго этому сопротивляться и в конце концов забыл обо всем, но это время быстро прошло, а мир создан для жизни.

К тому времени как Вы получите это письмо, я уже буду на пути домой.

Искренне Ваш, Бэзил Кент.

Мисс Ли прочла письмо с улыбкой и вздохнула.

— Полагаю, в таком возрасте можно позволить себе обойтись без блестящего чувства юмора, — пробормотала она.

Но она все же отправила Бэзилу телеграмму с просьбой посетить ее, и через три дня молодой человек приехал. Он сильно загорел после солнечной зимы и выглядел здоровым и сияющим, как никогда. Мисс Ли пригласила Фрэнка на ужин, и они вдвоем с холодным безразличием врачей-анатомов пытались выяснить, какие перемены за прошедшее время претерпела впечатлительная натура Бэзила. Он же находился в прекрасном расположении духа и радовался воссоединению с друзьями. Но сдержанная трезвость, скрывавшаяся за его живостью, позволила сделать им предположение о спокойствии его души. То, что ему пришлось пережить, помогло приобрести необходимый жизненный опыт, он стал менее эмоциональным и возмужал.

Мисс Ли поделилась своим мнением с Фрэнком, когда они встретились наедине в следующий раз.

— В груди каждого англичанина томится церковный староста — старый прилипала, от которого почти невозможно избавиться. Иногда думаешь, что он уснул или умер, но он обладает чудесной жизнеспособностью, и рано или поздно обнаруживаешь, что он захватил власть над твоей душой.

— Не знаю, что вы подразумеваете под словом «душа», — перебил Фрэнк. — Но если вы сами знаете что, пожалуйста, продолжайте.

— В Бэзиле просыпается церковный староста, и я чувствую, что он сделает весьма успешную карьеру. Но я предупрежу его, чтобы он не позволил этому церковному функционеру одержать над ним верх.

Мисс Ли ждала, пока Бэзил поговорит с миссис Мюррей, но через два дня ее терпение истощилось, и она перешла в решительное наступление.

При упоминании Хильды его щеки зарделись.

— У меня не хватает духа отправиться к ней. После того, что случилось, я никогда больше не смогу ее видеть. Я стараюсь забыть ее.

— И у вас получается? — сухо поинтересовалась мисс Ли.

— Нет-нет, у меня никогда не получится. Я еще более отчаянно люблю ее, чем когда бы то ни было. Но я не могу жениться на ней теперь. Воспоминание о бедной Дженни всегда будет стоять между нами, ведь это мы, Хильда и я, довели ее до смерти.

— Не будьте манерным идиотом, — резко бросила мисс Ли. — Вы говорите как герой дешевого бульварного романа. Хильда очень вам симпатизирует, и она обладает женским здравомыслием — единственным, что уравновешивает романтическую глупость мужчин в этом мире. И какая же, вы думаете, польза в том, чтобы страдать, изображая яркую личность? А я подумала было, что вы излечились от героизма… В письме вы сообщили мне, что мир создан для жизни, — эта идея скорее отличается истинностью, чем новизной. Неужели вы считаете, есть хоть какой-то смысл в нелепом позерстве ради впечатления невнимательной публики?

— Откуда вы знаете, что Хильда до сих пор испытывает ко мне какие-то теплые чувства? Быть может, она ненавидит меня за то, что я принес ей унижение и стыд.

— На вашем месте я отправилась бы к ней и спросила, — засмеялась мисс Ли. — Идите с легким сердцем, ибо она любила вас за вашу физическую привлекательность больше, чем за ваш характер. А это, могу вам сказать, несмотря на все утверждения моралистов, гораздо надежнее, поскольку в характере человека легко ошибиться, а его красота очевидна. А вы сейчас привлекательнее, чем когда бы то ни было.

Когда Бэзил отправился нанести визит миссис Мюррей, мисс Ли забавлялась, с иронией представляя их встречу. Она рисовала в уме картину смущенного рукопожатия, банальный разговор, обескураживающую тишину и без всякого сочувствия воображала постепенное потепление между ними и страстные признания, которые за этим последуют. Из этого она вывела мораль: