ВДВ. С неба - в бой - Михаил Скрынников

Остался со мной Кочедыков, а мне не терпится поехать к нашим друзьям Косолаповым и похвастаться папахой.

«Саня, где машина, поехали на Чек-Шуру к Алле с Женей». Минут через пять поднимаемся на второй этаж, звоню, дверь открывает хозяин. «Заходите. Алла, к нам полковник из Москвы пожаловал, накрывай стол». Алла по достоинству оценила мою папаху, накрыла стол, и мы второй раз за вечер обмыли папаху. Через три дня закончили проверку и вылетели в Ташкент. В штабе округа главный инспектор подвел итог инспектирования учебных частей. О недостатках было сказано много, но звучали и хорошие слова в адрес командиров, которые занимаются подготовкой пополнения для Афгана. Вспомнил он и фамилию ферганского командира Пархоменко. Слова главного инспектора нам было приятно слышать. Уже в Москве, на совещании управления Пикаускас официально подтвердил слова главного инспектора о том, что учебный процесс в полку идет нормально, и добавил: наши полковники в Фергане со своим заданием вполне справились. Хотя мы и не женщины, но хорошее слышать о себе приятно. Тем более Тавгазов напомнил, что надо отгулять положенный отпуск за этот год, и через пару дней я был уже в отпуске. Около недели отсыпался дома, ну, конечно, не сутки напролет, а так нет-нет да и на диване между делом пару часов придавишь. В те времена в санаторий не тянуло, да и отцу обещал, как только полковника присвоят, сразу представляться приеду, он этого дня ждал с нетерпением. Обычно в отпуск ездил в гражданке, но как только очередное звание присваивали, к родителям только в форме. Отцу приятно показать сына в форме, да и самому перед друзьями было велико желание пофорсить. Оттянулся дома на все сто, несколько раз ребята на охоту приглашали, но охотник из меня неважный, не потому что стрелять не умел. Просто в животных, даже в того самого зайца, жалко было стрелять, гулял с ружьем по полям, по лугам, вот и вся охота была. Иногда стрелял по пустым бутылкам, раньше только стеклянная тара была. Повесишь бутылку на куст и картечью как жахнешь, бутылка вдребезги, вот и все Удовольствие от охоты, но аппетит нагуливал отменный.

Выберем местечко поукромнее и пару часов чай пьем, который был в особом термосе.

Отдохнул при родителях и обратно в Москву к семье, а затем на службу. Практически каждую неделю в войсках были какие-нибудь мероприятия, и «боевики», то есть мы, обязаны на них быть, и не просто быть, а еще проводить занятия, контрольные проверки. Так продолжалось уже не первый год. Чем больше мы работали в войсках, тем больше приобретали практический опыт. У нас уже были свои взгляды на организацию боевой учебы в войсках, могли отстаивать свое мнение на совещаниях, собраниях перед руководителями боевой подготовкой.

В связи с этим вспоминается случай, когда мы, простые коммунисты, не согласились с начальством при голосовании по одному деликатному вопросу. Готовился убыть в очередную командировку. Вылет был запланирован с аэродрома Чкаловский, но в последние часы по каким-то техническим причинам нашу группу отправили на аэродром в Клин. До Ферганы перелет долгий, а если еще и ветер встречный, все шесть часов уйдут. В гермокабине народу полно, потому что в грузовом отсеке на большой высоте в «Ан-12» полеты запрещались. Часа через два лету мы наверняка находились над территорией Казахстана. На меня внимательно посмотрел, как будто что вспомнил, и к себе подозвал начальник политуправления ВДВ, генерал-лейтенант Смирнов. «Послушай, — с ивановским говорком начал генерал, — вчера я был у командующего, он дал мне прочитать письмо, которое написала одна гражданка о похождениях некоторых офицеров боевой подготовки. В нем есть и твоя фамилия». — «А какова моя роль в том письме?» — «Отрицательная». На этом наш разговор закончился.

Прилетели в Фергану. Работаем день, второй, на третий день меня просит к телефону Жигульский. В начале разговора спросил, как в полку идет учебный процесс, а потом следует вопрос в лоб: «Миша, скажи, ты бывал в компании со Степанычем?» Он думал, что я еще не в курсе кляузы, которую прислала женщина. «Да не был я в той компании». И дальше продолжает: «К письму бабенка приложила фотографию всей компании, но тебя там действительно нет. Сейчас со всеми офицерами, которые отметились на фотографии и указаны в письме, разбирается секретарь парткома Борисевич. Ему приказал Сухорукое. Готовим партийное собрание, как вернешься из Ферганы, так сразу будем его проводить». К концу недели наша группа вернулась в Москву, а в понедельник партийное собрание. На собрании были все, даже Сухоруков, он тоже состоял на партучете в нашей партийной организации. Слово предоставили секретарю парткома Борисевичу. Полностью содержание письма он зачитывать не стал, по его словам, дальше одна похабщина. Нам стало понятным, письмо написано под диктовку человека, который работал в управлении. В письме были указаны города и точные числа убытия офицеров в командировку, а это служебная тайна. Вскоре все стало на свои места. В административно-хозяйственной части управления работала некая Марина. Она же и свела Степаныча со своей племянницей. Закрутился, завертелся роман, а дальше еще больше. Особа потребовала, чтобы Степаныч бросил семью и женился на ней. Дело зашло далеко, бедолага еле успел опомниться, а девушка требовала продолжения романа. Степаныч набрался мужества и сказал своей зазнобе, что семью не бросит. Тогда она решила отомстить, а чтобы письмо было более убедительным, вложила в конверт фотографию, на которой вместе с женщинами на ее же дне рождения были мои товарищи, а также указала целый ряд фамилий офицеров с краткой характеристикой каждого. Про Поливоду она написала, что он импотент, хотя он там не был, но в списке и его фамилия стояла, а про меня и Крутенко, что у нас в каждом городе есть любимые женщины, да и про других разную ерунду написала. Марина, оказывая услугу родственнице, по всей видимости, от недостатка ума не подумала о тех последствиях, которые могут ее ожидать. Командующий решил все по-своему, чтобы гром вдруг наверху не загремел снова, пригласил к себе нашего Ромео и предложил ему уволиться по болезни, а к концу службы у каждого военного можно найти целый букет болезней. Одновременно руководство ожидало от нас резкого осуждения похождений нашего партийного товарища, вплоть до исключения из партии. Именно на исключение из партии руководство ставку и делало, нам как бы об этом намекнули. Во время перерыва мы решили, что за исключение из партии голосовать не будем, не стоит такого наказания его проступок. Они дома сами разберутся, а нам постельное белье нет смысла перебирать, решили твердо на своем стоять. Наступил момент голосования. За исключение из партии — одно руководство! За выговор — все остальные. Руководство зароптало, объявили перекур. За дверями провели консультации. Сухоруков почувствовал исход голосования и покинул заранее партийное собрание. Снова голосование. Результат не изменился. Мы не уберегли товарища от увольнения, но исключить его из партии руководству не позволили. В то время партийный билет много стоил, и его лишение было бы своеобразным приговором для него. После у нас со Степанычем был свой разговор. К вечеру о результатах голосования на партсобрании боевой подготовки знали все офицеры штаба, разговоры были разного толка, но вскоре об этом случае забыли и забыли даже о том, что Владимир больше у нас не служит.

Однажды в штабе пополз слух, что Сухоруков уходит на повышение, вскоре эти слухи подтвердились. Командующий был назначен заместителем министра обороны, начальником главного управления кадров. Через неделю Сухоруков уже в другом качестве нам представлял нового командующего войсками, генерал-полковника Калинина, который в свое время командовал ошским полком, а позднее был замкомдивом Ферганской дивизии. Так что я его знал по совместной службе, а однажды даже убедился в том, что он и меня помнит. Когда он знакомился с войсками, операторы меня включили в состав рабочей группы, которая на местах регулировала порядок знакомства с частями и подразделениями, а также для показа учебной базы.